Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

Виктор НЕКРАС ДАЖЬБОГОВЫ ВНУКИ

Все, что можно увидеть и взвесить, он увидел и взвесил, не ошибаясь. Впоследствии подтвердилась наибольшая часть. Но, как все люди, какого бы они ни родились ума, Всеслав не мог счесть и взвесить того, чего не было, — будущего времени. Завтрашний день берет в свою руку те же силы, какие были сегодня. Но расставляет их в иных сочетаньях.

Валентин ИВАНОВ «РУСЬ ВЕЛИКАЯ»

Свиток первый Жребий изгоев

Мы — дети любви, пропавшие в дебрях

Дремучих славянских лесов,

С крестом на груди, с повадками зверя

И с дерзостью бешеных псов.

Сергей ТРОФИМОВ

Светлой памяти Валентина Дмитриевича Иванова — с невыразимой благодарностью за его романы, с которых и начиналась моя любовь к истории

Пролог Тлеющие угли

1. Росьская земля. Родня. Осень 1060 года, ревун

Всеслав Брячиславич стряхнул вышитую кожаную перчатку в руки стремянному, отцепил от пояса кожаную баклагу с сытой, отхлебнул. Мёда в сыте было мало, так как он и любил. Недолюбливал полоцкий князь слишком сладкое питьё. Зато вода была чистая, ключевая, кмети расстарались для господина — ещё бы, природный кривский князь, потомок Дажьбога и Велеса.

— Скоро там Родня-то? — бросил он проводнику.

Проводник полоцкой дружине был придан от киян, чтобы Всеславля рать, не навычная к степной войне, не заблудилась средь балок и колков.

— Да вон она, княже, — ответил проводник, не преминув, однако, бросить на Всеслава косой взгляд. Не любят полоцкого князя в Росьской земле. Альбо, вернее сказать, в дружине великого князя.

Их понять можно, — усмехнулся Всеслав про себя, вспоминая невзначай слышанный разговор Изяславлих дружинных кметей.

— Всеслав…

— Слыхали, его мать от какого-то волхвованья родила…

— Да и сам-то он… чародей…

— А я слыхал — оборотень…

— А не один ли хрен!

— Это да…

Чего с христиан возьмёшь? Для них что упырь, что домовой, что сам Владыка Велес — одинаковы…

А Родню и впрямь было уже видно — островерхие пали и шатровые кровли веж упирались в пасмурно-серое осеннее небо. Всеслав с любопытством разглядывал этот город, город клятвопреступления и братоубийства, город, в котором восемь десятков лет тому Владимир Святославич (прадед!) убил старшего брата Ярополка, клятвенно пообещав ему сохранить жизнь. Ничего особенного не увидел — город как город: высокие земляные валы с рублеными городнями по гребню, серые кровли. Собственно, город этот был Всеславу и не нужен, в Родне он был проездом, но остальные русские князья, по возвращению из похода избрали Родню местом расставания.

В отворённые ворота Родни уже входила какая-то конная рать. Всеслав Брячиславич пригляделся и различил черниговские стяги.

Святослав Ярославич.

Всеслав чуть поднял руку, останавливая дружину — черниговцев было много и всё одно приходило ждать своей очереди. И обоз у Святослава Ярославича был немал — набрали зипунов черниговские кмети в походе. Да и по праву — в этом походе черниговский князь был заводилой, он же и привёл самую большую рать. Потому и славы больше всего — ему, и добыча самая большая — тоже.

Всеслав чуть усмехнулся, представив досаду великого князя — раздоры меж двумя старшими Ярославичами уже не были для него тайной. Потому он так легко и уступил Святославу, быстро овладевшему руководством над всей ратью и оттеснившему самого великого князя. Слава победителя торков Всеславу была не нужна. Как и вообще слава степной войны.

Степь.

В горьковатом дрожащем воздухе висел отчётливый запах гари и крови. Земля вздрагивала, когда проходили многосотенные конные дружины русских князей, преследуя разрозненные отряды степняков.

Больших боёв, тем более, сражений в этой войне не было — торки почти не противились, кони их ещё были слабы после зимовки, а полки растрёпаны их недавней войной с половцами. И слишком большой была рать, выставленная великим князем. Все четверо Ярославичей: Изяслав, Святослав, Всеволод и Игорь — Киев, Чернигов, Переяславль, Смоленск. Ростислав Владимирич — Волынь. Мстислав Изяславич — Новгород. Глеб Святославич — Тьмуторокань. Ярополк Изяславич — Ростов. И он, Всеслав Брячиславич — Полоцк.

Полоцкий князь водил в Степь пятисотенную рать. Большего войска так далеко увести было нельзя — беспокойная литва всё время тревожила межу (да и не только межу!) княжества, забираясь набегами даже и до самых Полоцка и Менска.