Когда в расстановку вводится заместительница рано умершей бабушки, становится видна тоска матери пациентки. Я прошу мать занять ее место в расстановке, и в волнующем процессе ей удается позволить себе почувствовать вытесненную боль и согласиться с ранней смертью своей матери. Таким образом заместительница ее дочери высвобождается из этой тяжелой для нее проекции, что приносит ей большое облегчение.
С высвобождением из этой связи с матерью заместительнице дочери впервые удается посмотреть в глаза заместителю отца. Но эти отношения тоже отягощены. Обнаруживается, что заместитель отца не способен выдержать взгляд заместительницы своей дочери. Он внушает ему страх, и отец чувствует злость и отчаяние.
Страдающая анорексией дочь напоминает ему об исключенных его семьей жертвах деда по отцовской линии. Во время Второй мировой войны тот был офицером СС и много лет проработал в лагерях для военнопленных и концлагерях.
Из любви и тоски по близости со своим отцом отец пациентки перенимает его чувства и не может смотреть на дочь, идентифицированную с лагерными жертвами.
В расстановку вводятся заместители для отца отца и для жертв эсэсовцев. Заместительница пациентки сразу же встает к ним. Среди них она чувствует себя хорошо и на своем месте. Отцу пациентки тяжело видеть своего отца вместе с его жертвами.
Я прошу его тоже отпустить из расстановки заместителя и самому встать на свое место. Он отдает все силы для того, чтобы выполнить мою просьбу склониться перед заместителем отца и сказать ему: «Что бы там ни было, что бы ты ни нес и, может быть, вынужден нести, я уважаю это и оставляю тебе. Что бы там ни было, ты остаешься моим отцом».
Благодаря поклону сына и выражению его любви, которую не умалило произошедшее на войне и его вина, какой бы она ни была, заместителю деда удается повернуться к своим жертвам.
После того как отец поклонился перед своим отцом, заместительница пациентки уже не чувствует себя комфортно среди жертв деда. Теперь она может быть ребенком и показать свою детскую тоску по отцу. Отец теперь тоже свободен и может заключить заместительницу дочери в объятья. Глубоко растроганная при виде того, как муж обнимает заместительницу дочери, жена, мать пациентки, тоже поворачивается к ним, и родители вдвоем обнимают свою дочь, которая испытывает огромное облегчение. Я даю этому образу подействовать на пациентку и в заключение ввожу в расстановку ее саму. Она отпускает свою заместительницу и «ныряет» в объятья родителей. В качестве последней интервенции я предлагаю отцу и матери сказать своей дочери: «Я остаюсь, и я буду рад / буду рада, если ты тоже останешься». Они плачут и долго обнимаются. С этими образами и предложением не разговаривать об этом, чтобы дать расстановке подействовать, они уходят домой.
Через неделю после расстановки мне звонит мать пациентки. Она говорит, что ситуация в целом разрядилась. Отношения между ней и дочерью стали значительно лучше. Правда, та по-прежнему отказывается есть вместе с семьей. С момента расстановки она поправилась, поскольку теперь регулярно пьет фруктовые и овощные соки и говорит, что хочет жить, обещая родителям заботиться о своем здоровье, но собирается и впредь отказываться от твердой пищи. Если до расстановки между отцом и дочерью не было вообще никакого контакта, теперь они ежедневно ссорятся из-за еды и калорий. По ее мнению, конфликт между дочерью и отцом усугубляется тем, что отец по профессии повар. Он управляет рестораном высокой кухни, который находится в том же доме, где они живут.
Описание нынешней ситуации звучит абсурдно, и я приглашаю мать еще раз прийти вместе с дочерью на индивидуальную беседу. Там я спрашиваю о других событиях, в частности, как мать объясняет себе то, что дочь с такой злостью реагирует на отца. Тут мать вспоминает, что, когда они познакомились, ее муж был помолвлен. Ради нее он разорвал помолвку. Таким образом становится понятно, кому на самом деле принадлежит эта злость. Когда обнаруживается переплетение с бывшей невестой отца, лицо дочери просветляется и из него уходит прежняя жесткость. На мой вопрос, все ли теперь ясно, дочь улыбается и говорит: «Думаю, да!»
Через две недели после этой встречи мать звонит мне, чтобы поблагодарить. Придя домой, она рассказала о нашей беседе мужу. С тех пор он перестал вступать с дочерью в дискуссии, и таким образом конфликт утих. На ее взгляд, дочь хорошо о себе заботится, и поэтому она преисполнена надежд. Еще примерно через три месяца я узнаю от матери, что дочь теперь регулярно ест.
Как уже было сказано выше, в расстановках мы постоянно наблюдаем связь между исключением важных членов системы и развитием симптомов или заболеваний.
При этом поведенческие импульсы и высказывания заместителей болезней или симптомов часто указывают на трансгенерационную связь между болезнями детей и внуков и экзистенциальными конфликтами и травмами бабушек/дедушек или прабабушек/прадедушек.