Даже если ты уйдешь (СИ)

Эсмигюль очнулась, опустила глаза и посмотрела на свою дрожащую руку. В кулаке был зажат черный хвост — шиньон, который она сорвала с головы Хабибы. Эсми резко бросила его на землю и взглянула вниз как на нечто мерзкое и ядовитое.

— Ты видишь, что она сумасшедшая! Мои волосы! Посмотри, что она сделала? — истерила девка, прикрывая грудь руками.

— Успокойся, я разберусь, — одернул ее Имран.

— Я сама разберусь, — решительно подойдя к ней, Эсмигюль замахнулась и влепила ей такую сильную, хлесткую пощечину, что та не удержалась на ногах и упала на пятую точку. К ней тут же подбежали какие-то парни и помогли встать, но она скинула с себя их руки, будто прокаженные.

— Ты больная? — заорал на Эсми муж и она повернулась к нему и стала бить кулачками по груди, а он схватил ее за запястья и несколько раз прокричал ее имя прежде, чем она пришла в себя. — Эсми, твою мать!

— Что Эсми? Давно? Месяц? Два? Сколько?

— Успокойся, — стиснув зубы, прорычал он. — Устроила здесь концерт, дура!

— Я — дура? Ты изменяешь, а дура я? — выпалила она ему в лицо.

— Домой иди. Там поговорим, — приказал Имран.

— Ты думаешь я после этого вернусь в твой дом и буду жить с тобой?

Имран обвел взглядом зевак, которые все еще наблюдали за семейной драмой и зацепился с кем-то из толпы, рявкнув ему:

— Камеру убери. Убери!

Эти несколько секунд заминки дали возможность Эсми хотя бы немного прийти в себя. Рядом с Имраном больше не было Хабибы — видимо, убежала одеваться. Эсмигюль посмотрела на мужа и больше и поняла, что это последняя точка в череде бесконечных скандалов. Она поняла, что он ее больше не любит. Хуже всего — не уважает.

— Почему? — всхлипнула она, даже не заметив, что плачет.

Он пожал плечами и насупился.

— Потому что захотел.

— А как же я?

— А ты видела себя в зеркало? В кого ты превратилась?

Кто-то из женщин в толпе ахнул от этого заявления, посыпались проклятия на казахском и уйгурском, но он только поморщился.

Эсми не вытерпела. Подойдя ближе, она занесла руку и дала ему хлесткую пощечину в ответ на унижение. Имран сощурился, потер ладонью щеку и процедил сквозь зубы.

— Езжай домой. Поговорим там.

— Я поеду только, чтобы собрать вещи.

— Просто езжай уже, не еби мне мозг, — выплюнул Имран, развернулся и пошел в сторону своего магазина.

А Эсми осталась стоять. Слезы уже градом текли по лицу и она уже ничего перед собой не видела. Кто-то увел ее с этого места, а она поддалась незнакомке и последовала за ней. Через пять минут уже сидела окружении незнакомых женщин в бутике по продаже джинсов и пила воду из белой жестяной кружки.

— Бедняжка! Бедняжка! — жалели ее продавщицы. — А Хабибка не случайно с гонором. Ну девка.

— Надо уйти, — глухо, глядя в одну точку проговорила Эсми.

— Сейчас в себя придешь, мы тебя на такси посадим, — заявила ей полная женщина.

— Нет, я имею ввиду от него уйти…

— Ааа, — протянула она. — Ну если есть куда идти, то иди.

— Есть родители, — Эсми взмахнула влажным ресницами и посмотрела на нее так, будто ждала ее одобрения или еще одного совета.

— Дети есть?

— Да. Двойняшки. Мальчик и девочка, — всхлипнула Эсми, вспомнив о своих малышах.

— Ну вот, — вдруг улыбнулась незнакомка. — Родители есть, дети есть, здоровье есть! А все остальное, эээх, — махнула она рукой, — ерунда.

Придя в себя, Эсмигюль, попыталась сообразить, что теперь делать? Не то, чтобы она слушала первых встречных, но ее брак с Имраном себя изжил. Эсми понимала: он ее не любит. Потому что тот, кто любит никогда не унизит.

Открыв телефон, она нашла номер двоюродной сестры и позвонила ей, бормоча: “Сонечка, возьми трубку. Сонечка, возьми трубку”.

— Да-да, — нараспев произнесла Софья.

— Сонь, — голос предательски дрожал.

— Что случилось? — сестра сразу же отреагировала и Эсми снова дала слабину, расклеилась, расплакалась, рассказала обо всем.

— Гандон, — подытожила Соня, смакуя каждую букву в нехорошем слове. — Как тебе помочь?

— Я знаю, что ты на работе, но мне некого попросить. Родители на Иссык-Куле с Назимом…

— Что нужно?

— Детей из сада забрать. А дальше я что-нибудь придумаю.

На другом конце провода молчали — шел сложный мыслительный процесс, но Эсми знала: Соня в беде не бросит.

— Давай так: я отпрошусь, сгоняю на тачке за детьми и отвезу их к маме с папой.

— Да, — вздохнула она с облегчением. — Напишу воспитательнице, что ты придешь, потом соберу все, что смогу и приеду.

— Тебя забрать из этого гадюшника?

— Нет, я буду на машине. В конце концов, она тоже моя. Мы вместе покупали.

— Правильно. Но если что — я на старте.

— Я знаю, Сонечка. Спасибо большое, — поджав губу, Эсми пыталась звучать оптимистично, но играла она всегда плохо.