Даже если ты уйдешь (СИ)

— Нет-нет, мне и так хорошо, — засмеялась она. — У вас и без меня отлично получается.

— Лентяйка! — пожурил Муслим. — Тогда поищи нам шиши для глаз и носа.

— Это пожалуйста, — Эсми развернулась и пошла по протоптанной тропинке к ёлкам. Шишки — так шишки. Вот только поиски затянулись и она уже подумала, что надо было пойти в дом и там отыскать что-нибудь для глаз. А для носа и ветка сойдет.

— Эй, Эсми, — она услышала за спиной голос Муслима и обернулась. А он в это время дернул за верхнюю ветку и на них повалил пушистый снег. Белая вязаная шапка, волосы, пуховик, ресницы — всё было усыпано им. Эсми закричала от ножиданности, рассмеялась и ударила кулачком по груди Муслима. Он притянул ее к себе и посмотрел так, что стало даже жарко.

— Ну что ты, как ребенок, — она смахнула снежинки с его лица черной перчаткой.

— Зато ты, наконец, смеешься.

— Хорошо, что дети нас не видят.

— Я оставил их внизу со снеговиком.

— Стратег, — похвалила она.

— Так хотел поцеловать тебя. Сил нет, — прошептал он в паре миллиметров от ее губ.

— Давай целуй…пока никто не видит.

И он поцеловал, заставив снова забыть обо всем плохом. Потому что всё будет хорошо.

Потом они спустились к детям, приделали к снежной бабе глаза и нос, а Ситора сняла свой шарф и обмотала им творение. Руфик одолжил перчатки, которые повесили на руки-ветки. А Муслим, так уж и быть, пожертвовал шапкой.

До сих пор непонятно, кто первый начал, но фотосессия у снеговика закончилась игрой в снежки. Визжали на весь лес, привлекая внимание других гостей. В какой-то момент Муслим с Руфатом и Ситорой начали играть против слабых и забросали Эсми с Лейли, которым пришлось только так отбиваться. А когда выдохлись, закончили и решили погреться в кафе, девочка сама подбежала к Эсмигюль, обняла и тихо сказала:

— Спасибо, что любите моего папу.

Эсми погладила ее по голове и ответила:

— И тебе спасибо.

Время проведенное в “Лесной сказке” на несколько дней заставило Эсми успокоиться и усыпило ее тревожность. Но в пятницу утром ей позвонили из клиники и сообщили, что ее анализы уже готовы и врач хотела бы с ней поговорить. Бросив всё, Эсми помчалась в больницу и уже через сорок минут сидела в кабинете маммолога.

— Пришла ваша биопсия, Эсмигюль, — ровным голосом сообщила Елена Геннадьевна.

— Так, — женщина нервно сглотнула. — Ложная тревога, да?

— К сожалению, нет. Опухоль злокачественная. Это рак.

— Не может быть. Это ошибка. Давайте я пересдам.

Глаза ее мгновенно наполнились слезами, горло сковал болезненный спазм, словно колючей проволокой обвили. Эсми зажала рот ладонью, чтоб не закричать. Она ведь готовила себя к тому, что все будет хорошо, твердила себе эти слова, как мантру, поверила в них…

— Мне очень жаль, но и онкомаркер тоже показал рак. Теперь я должна передать вас онкологу для дальнейшего лечения.

— Нет, нет, — твердила она, не слушая, и раскачивалась на стуле. — Не может быть.

Но Эсми уже ничего не слышала, кроме гула в ушах. Она просто не верила. Не хотела верить, что это случилось с ней. Ведь она здорова. У нее ничего не болит. Она ничего не чувствует. И если бы она не попала на осмотр, то так бы и не узнала. Это случайность. Роковая случайность.

Так началась первая стадия принятия — отрицание.

Глава 27. Гнев

Эсми не помнила себя. Как вышла из клиники, как, пошатываясь, шла по тротуару к машине, как на нее смотрели прохожие. Как потом села в салон и уже не сдерживаясь, рыдала, размазывая слезы и черную тушь по лицу. А в голове набатом звучало: “Это рак”, “Лечение нужно начать незамедлительно”, “Риск развития метастаз”.

— Почему? — сипло проговорила она, а потом прокричала. — Ну почему? За что ты меня так наказываешь, Господи? Что я сделала не так?

Но в ответ тишина. В салоне было очень холодно и, когда она выдохнула, то легкий пар маленьким облачком вылетел изо рта. Чтобы не закоченеть, Эсми завела двигатель и включила печку. А в это время на лобовое стекло одна за другой легли узорчатые мелкие снежинки. А она смотрела на них и всхлипывала, понимая, что как раньше уже не будет. Все ее старания, все мечты, все цели будто рассыпались. И осталось только три мысли: как проживут без нее дети, родители и Он. Тот которого она только нашла и уже потеряла.

Ни в цех, ни в магазин Эсми больше не возвращалась. Она не ответила на звонок брата, написав ему, что перезвонит позже. Не взяла трубку, когда на экране высветилось имя и фото любимого. В машине у больницы она просидела час. Потом все-таки решила ехать, но куда, и зачем так и не знала. Мутная пелена застилала глаза, но она на автомате все-таки доехала до дома и припарковалась не под окнами, как обычно, а дальше, чтоб дети не увидели. Вид у нее был удручающий, поэтому достав из сумки косметичку и влажные салфетки, она сначала стерла утренний макияж и нанесла на лицо увлажняющий крем, который всегда с собой носила.

— Мамуль, ты чё такая? — открывшая дверь Ситора изумилась, увидев мать. — Руфик, мамке плохо. Бегом сюда.

— Мам, что случилось? — из комнаты прибежал сын.

— Ничего не случилось, — шмыгнула носом Эсми. — Я просто простыла.