Де Бюсси и инфанта

– Оживаешь, – заключил Павел и протянул мне кружку ледяного сидра. – Много не налегай. Сидр тоже хмельной слегонца, тебя со вчерашнего опять развезёт.

Рождённые в Московии – потомственные эксперты по похмелью. Хоть на Руси и не пили так по-чёрному, как в XIX веке, когда началось спаивание населения ради выдавливания последних медяков… опять-таки, в другом мире, в моём нынешнем всё может произойти иначе.

Мысли двинулись в привычном порядке, мозг перекручивал увиденное, сравнивая с опытом де Бюсси и знаниями полковника внешней разведки РФ, а душу по-прежнему испепеляла боль от страшного известия из простреленного письма. Я продолжаю жить, хоть непонятно – зачем…

Воевода присел рядом со скамьёй. Его коротко стриженная голова оказалась совсем близко. Он отобрал у меня кружку с сидром и отхлебнул.

– Знаешь, когда Генрих Анжуйский запил на месяц из-за смерти Марии Клевской, я счёл его слабаком. Но, брат, он не был близок с твоей… – Павел не назвал её по имени. Деликатный бугай-стрелец, слышали о таком? Мне не приходилось. Ногтев меж тем вздохнул и продолжил: – Ну, а я знал ту литвинку. Немного. Поэтому понимаю тебя.

– И что?

– Да ничего хорошего. Она была как роза, выросшая на севере среди снегов. Распустилась, расцвела. Но выжить не смогла бы. Никак.

Французский Ногтева здорово подтянулся с нашего выезда из Парижа, ошибки он делал редко. Наверно, забрал способности у подчинённых.

Русич выразил то, о чём я думал уже миллион раз: Эльжбета была рождена не для этой эпохи и этой страны. Более того, я не представляю, какое время и какое общество ей бы подошло. Вряд ли идиот-духовник, накачавший юную девушку религиозным максимализмом, в полной мере виноват в её странном мировоззрении. Христианские догмы внушали многим, но далеко не все скатывались до подобной жертвенности. Умерщвление плоти в монастыре её доконало всего за… Бег мысли прервался для несложного арифметического расчёта. За девять месяцев!

Я резко выпрямился на скамье, встревожив смоленскую сиделку.

Девять месяцев! Совпадение или… Или она умерла родами, а в монастыре живёт наш сын? Или дочь. А может – ребёнок не пережил рождения либо не дотянул до года, в XVI веке до первого дня ангела не доживает половина младенцев…

Голова затрещала, и я с запозданием понял причину – слишком сильно стиснул её руками. Ч-чёрт, я, похоже, моторику не контролирую, сейчас любой прохвост, вызвавший меня на дуэль, заколет первым же выпадом.

Та-а-ак… Что-то изменилось. Лишь недавно мечтал вырубиться и не проснуться, сейчас вдруг обеспокоился, что случайно помру, не узнав о произошедшем в монастыре. Даже если никто меня не ждёт, в том числе розовощёкий младенец, не знающий, кто такие папа и мама, надо, непременно надо узнать! Какого дьявола я не раскрыл письмо в Париже?! До монастырских стен меня отделяли всего несколько часов резвой скачки!

Итак, я получил хотя бы временный стимул к жизни.

А также вспомнил об обязательствах. Банда Ногтева присоединилась к Наварре, но фактически последовала за мной. Парни, конечно же, не пропадут. Но слишком многое с ними связывает. Павел мне жизнь спас, и не раз. Не его вина, что этой своей жизнью я не слишком дорожу.

– Мне нужно вернуться в Париж.

Воевода истолковал мои слова превратно.

– Могилку навестить? Так не пустят тебя добром. Неужто полезешь в женский монастырь ночью, тайком, словно в особняк Радзивиллов?

– Да, в монастырь. Но не ради могилы. Потом объясню. Поверь, это важно.

– Ну, раз важно… Наварра не удержит тебя? Что я несу, кто ж тебя удержит… Поедем и мы с тобой. Только он ещё об одной службе просил – заехать в По и встретить в таверне светловолосого господина, стребовать плату за голову. Сам здесь задержится, чтоб тамошние не узнали до сроку – жив ещё король.

А золотые испанские дублоны поделить на пятерых или, со мной, на шестерых, даже если у светловолосого будет иное мнение.

К разочарованию стрельцов, наш злодей в назначенной таверне не объявился ни в первый, ни во второй, ни на третий день. На четвёртый мы вернулись к Наварре.

Ему основательно надоел скитальческий образ жизни, Генрих на время осел со своей свитой в поместье дальнего родственника. К нему вернулись монаршьи манеры, он более не трапезничал с приближёнными в походном шатре, а церемонно принимал в зале, нисколько не смущаясь, что тот зал можно было пересечь несколькими шагами, а заменителем трона служило обыкновенное кресло с высокой резной спинкой.

Главным же украшением королевских апартаментов служил жарко натопленный камин, и я едва удержался от соблазна протянуть к огню озябшие во время скачки руки. Во временной королевской резиденции находился ещё один высокородный вельможа, в присутствии которого лучше было снять шляпу и раскланяться по протоколу, оставив Ногтева снаружи, не слишком искушённого в придворных манерах.

У кресла Наварры ошивался герцог Анжуйский и Алансонский, принц и младший брат короля Франции, но поддерживающий нашего короля.