Де Бюсси и инфанта

Вскоре дорогу перегородила группа всадников. За ними довольно организованно выстроились пикинёры, чьё оружие с большого расстояния выглядело частоколом длинных тростинок. Остроглазый воевода разобрал, что к всадникам подбежал один из наших ночных воришек, махая рукой в нашу сторону. Я тоже увидел фигурку, но чтобы рассмотреть жесты на пределе видимости, нужно воистину орлиное зрение.

– Назад! Во весь опор!

Мы круто развернули лошадей и помчали с места в карьер. Вовремя – из-за голого кустарника откуда ни возьмись посыпались новые пикинёры, отрезая дорогу к бегству… Не успели!

– Обратно в Брюссель? – весело крикнул Ногтев, когда мы оторвались и позволили лошадям более спокойный аллюр.

– Хренушки. То, что мы не встретили других банд, не значит, что у Брюсселя их нет. От всех не набегаемся. Надо уйти с места, где нам подготовлена засада.

Лошади шли рысью, я напряжённо оглядывался по сторонам. Мы проскочили поле, начался редкий лес, преимущественно лиственный, поэтому по-январски голый. Кое-где мелькали подёрнутые льдом болотца в окружении зарослей. Если свернуть, следы видны не столь отчётливо, как на снегу, но всё равно могут заметить… И не бежать же, действительно, до Брюсселя или ближайшего замка, тем паче я не знаю, какой из них безопасен.

Ногтев был того же мнения.

– Сюда, брат!

Найденная им дорожка привела к небольшому оврагу, сырому, но не топкому, с лужами на дне. Мы спешились, привязали лошадей. Я потрепал Матильду по влажной от скачки шее. По крайней мере, наши копытные друзья не схлопочут здесь шальную пулю.

Главное – чтобы ржанием не выдали наше местоположение. Испанцев слишком много. Если повезёт, преследователи проскочат поворот. Тогда осторожно пойдём снова на север через лес, вдоль дороги, поиграем в партизан, скрывшихся от карателей.

Не повезло. Сначала со стороны дороги послышалась дробь копыт, потом – собачий лай, и он приближался.

Если отдать им оружие, деньги, лошадей, короче всё, кроме бумаг Радзивиллов, испанцам они точно без надобности, есть шанс, что отпустят… А против большого отряда шансов у нас совсем чуть.

Но в лесу без денег, без вещей, без лошадей – пиши пропало. Пока рука держит шпагу, ты хоть как-то управляешь ситуацией. Я буду биться. А Павел?

– Паша, ты мне уже спасал жизнь. Я у тебя в долгу. Бери обеих лошадей и возвращайся в клоповник, где ночевали. Выкручусь, не впервой, и приду туда пешком.

Он даже спорить не стал. Вытащил седельные пистолеты и принялся их заряжать.

– Брат, давай так начнём. Я заряжаю, ты стреляешь. Из тебя лучший стрелок. Звёзды я ловчей кидаю. А навалятся со всех сторон – рубимся спиной к спине до последнего… Не возражай. Я без тебя в этом краю пропаду. Коль помирать – так вместе. Но мы ещё поживём. Бог не выдаст…

Ждать пришлось долго, не менее часа. Без солнца на низком свинцовом небе и без часов я определял его плохо. Собаки брехали поблизости, но не подбегали, кто-то их держал на поводке и не спускал.

Потом прозвучали команды по-испански, донёсся звон многочисленных железяк. Думаю, конные доны кихоты дождались пеших санчо панс, выстроились и пошли в лес.

– Приближаются, с-суки, твари гнойные, мать их… в…

Павел, как истинный русский, для поднятия боевого духа взбодрился непечатными выражениями. Я тоже что-то проскрипел подобное, слова вроде «благослови, Господь, оружие наше ради дела праведного» показались фальшивыми.

Первыми на нас выскочили две собаки. Стремительные узкие туловища мелькнули среди кустов. Я узнал их. Гальго, превосходные испанские борзые, такие принадлежат только грандам. Обе заливались истеричным лаем.

Люблю собак. Поэтому пистолет поднял с тяжёлым сердцем. Под сводами леса грохнул первый выстрел.

Гончая завизжала, закрутилась, раненная легко. Второй благоволила собачья фортуна – пистолет дал осечку. Но яростное гавканье затихло, когда морда показалась между двух осинок, Ногтев всадил ей звезду прямо в раззявленную пасть. Лай сменился хрипом.

– Прости меня, Боже, – смурно обронил воевода. Он, как и я, за безответных животин переживал куда более, чем за людей, часть из которых непременно сейчас умрёт. Человек выбирает, идти ли ему в бой, собака лишь следует выбору человека…

Я заколол обеих шпагой.

Собачий лай стих, но уже послышался треск веток, ломаемых солдатскими сапогами. Всё, нас обнаружили!

Мы вдвоём – не шестьсот ронинов-самураев. Но и лес – не палуба корабля. Здесь не выстроишь копейную фалангу, не бросишься шестеро на одного, деревья мешают и родельеросам, и аркебузирам. А у нас осталась только партизанская тактика – стрелять и тикать.

Я стремительно опустошал запасы пороха и свинца, стараясь выпустить пули из четырёх стволов очень быстро, чтоб потом за клубами порохового дыма уйти кувырком с линии огня – в ответ тут же грохотали аркебузы и мушкеты. Стрелял с колена и лёжа, испанские пули сшибали кору с деревьев прямо над головой, тонкие стволы перешибало пополам. С-с-суки, сколько же вас?!