Я поделился соображениями с де Вильялонги. Тот исхудал, осунулся и совершенно осатанел за месяц, прошедший с принятия им командования. Раз по двадцать за день обегал посты и проверял часовых, разносил за любую мелкую провинность.
– Что вы предлагаете, граф? Если раздать вашим сабли, мушкеты и пистолеты, силы уравняются. В любой миг ударите мне в спину… Да, я ожидаю от вас той же подлости, что совершил сам, простите.
– Учтите, пруссаки перебьют нас всех. Чтобы не оставить свидетелей грабежа. Я предлагаю простой вариант. Вы же везёте всё наше отобранное оружие, но не говорите где. Сложите в один воз, выставите часовых. Чтобы мы в случае нападения могли быстро его схватить.
– Не пытайтесь меня надуть, ваша светлость, это не делает вам чести. Я же знаю, как вы снимали литовских часовых – они умирали без единого звука.
– А если я дам слово?
Он разочарованно поднял руку в перчатке.
– Нарушивший слово не верит слову другого.
– Вы приняли обязательство перед штатгальтером. То есть данное мне было притворным и ничего не значит. Я не считаю вас подлым, сеньор.
У атташе по культуре несколько иная мораль. Испанцу сложно это объяснить, он продукт другой эпохи, когда правила чести пытались выполнять хотя бы внешне.
– Тронут вашим участием. Но моё решение неизменно. Оружия не дам.
Он постоянно скашивал глаза на мой кинжал. Выхватить его и воткнуть в горло лейтенанта – дело одного мига, особенно после суровой школы Шико. В арсенале метательные звёзды, можно пробовать начать убивать их по одному, тем более первая же смерть даст мне меч, пистолет и панцирь, начиная со второй вооружу поляков… Нет! Не время. Ждать!
Очень трудно было сдерживать голландцев, в их головах вызрела идея бежать и сдать испанцев кому-то из пруссаков; надежда доставить хотя бы часть серебра в Роттердам их покинула, но намерение расквитаться с грабителями росло изо дня в день, а я твердил им то же самое: не время, ждать! Не имея возможности подтвердить слова хоть одним аргументом, я никому из них не доверял. Разве что дон Альфредо, но его подозрительный де Вильялонги держал отдельно – в крытой подводе. Наверно, подозревал, что тот передаст мне разговоры между солдатами. Но я уже поднаторел в испанском настолько, что понимал уже почти всё, в том числе разговоры антверпенцев, обсуждавших план ещё раз напасть на остальных, невзирая на все уговоры. Кто-то прикидывал вариант освободить меня и бежать во Францию, были даже идеи вернуть серебро протестантам и переметнуться на сторону Голландии. Отряд разваливался на несколько группировок, все готовы были вцепиться в горло другим, я уже сам не понимал, кто здесь за кого или против кого… Каким чудом лейтенант всё ещё держал испанское стадо в подчинении, я не понимал.
Ночью, в одном переходе от Магдебурга, меня разбудил толчок в бок. Я приготовился вставить пыжа ван Роотену, слизняк постоянно жаловался на мой храп и толкался, хоть сам от насморка хрюкал как лесной вепрь.
– Тихо, ваша светлость, прошу вас! – прошептал голос по-французски с ужасным акцентом. – Меня послал господин Олденбарневелт.
– Сколько вас?
– Двадцать! С мушкетами!
Я беззвучно застонал. Голландские скупердяи вгонят меня в могилу! В письме пенсионарию я без умолчаний описал сложную ситуацию с испанскими наёмниками. Если поначалу миссия представлялась сомнительной, сейчас мы везли живые деньги! Могли бы для подкрепления прислать хотя бы сотню…
– У нас бунт, отобрали оружие. Пруссаки уехали.
– Знаю! Второй день слежу. Думали встретить у границы Провинций…
– Испанцы передрались и зализывали раны. Поэтому опоздали. В строю не более полусотни, часть колеблется, но в бою они будут едины.
– Нападём сейчас, на спящих…
– Нельзя. Как вы отличите во тьме палатки испанцев от голландских? У меня и поляки есть. Трое связанных испанских солдат и дон Альфредо, их не выпускают из возка – это не переметнувшиеся к бунтовщикам.
– Ясно. Ваш план, сеньор?
Если бы сотня мушкетчиков, просто окружили бы их и заставили бросить сабли. А так…
– На рассвете, как только тронемся в путь, встречай нас на каком-нибудь узком повороте дороги. Стреляйте залпом, без предупреждения. Нас не заденьте. Мы ударим в спину. А там – как Бог пошлёт. Как тебя зовут?
– Ван дер Саар, ваша светлость! Да пребудет с нами святой Бенедикт…
Он исчез, а я подумал о предстоящей схватке двух святых. Испанцы предпочитают поминать святого Иакова.
Наутро двинулись в путь, подкрепившись скудным завтраком. Лейтенант прискакал в хвост колонны и обругал нас, что растянули караван. Я шепнул голландцам – не спешить, и мы только сделали вид, что начали подстёгивать лошадей.
– Не нравится мне это место, не нравятся чёртовы германские земли… Будь я проклят, здесь всё идёт не так! – бесился де Вильялонги.
Его тираду прервал гулкий мушкетный залп в сотне шагов впереди. Я мигом скатился с коня.
– Сеньор де Вильялонги! Начинается. Богом молю – дайте оружие! Вместе выстоим!
– Сейчас узнаю, что там. Ждать!