Читаем De Personae / О Личностях Сборник научных трудов Том II полностью

В рамках обоих дел чрезвычайно важно было создать впечатление максимально разветвлённого, проникшего во все поры советского руководства заговора. Соответственно, использовались, а когда надо — фабриковались, доказательства причастности к антипартийной и антигосударственной деятельности руководителей ленинградской партийной организации по возможности большего числа высших советских руководителей, чья судьба когда — либо была связана с городом на Неве. В этом плане большой интерес представлял А. Н. Косыгин. В тот период времени он был министром финансов СССР и успешно подготовил и проводил денежную реформу, связанную с восстановлением нормального монетарного обращения после Великой Отечественной войны. За его плечами было руководство беспрецедентной эвакуацией промышленности в 1941–1942 гг., организация знаменитой Дороги жизни в Ленинграде, осуществление кризисных миссий на различные участки фронта, как правило, в составе бригад с участием Г. М. Маленкова и Л. П. Берии. К тому же супруга А. Н. Косыгина Клавдия Андреевна была родственницей семьи одного из главных фигурантов «Ленинградского дела» — руководителя Ленинградской партийной организации А. А. Кузнецова.

В связи с этим до сих пор идут споры, кто же тогда спас А. Н. Косыгина. Среди историков, придерживающихся профессионального, т. е. базирующегося на источниках, подхода к исследованиям, в основном высказывались две точки зрения. Согласно первой, Косыгина спас весьма влиятельный и близкий к Сталину Л. З. Мехлис, который возглавлял партийную комиссию по рассмотрению деятельности Минфина СССР на предмет кражи золота. Высказывается также мнение, что А. Н. Косыгина спас А. И. Микоян, который в самое горячее время отправил его в длительную командировку на Алтай[937]. На это другая часть историков резонно отвечает, что в те времена в Советском Союзе отъезд в сколь угодно дальнюю командировку ничего не менял, поскольку людей успешно доставали не то что с Алтая, а из Европы и Америки. Поэтому вторая группа историков отмечает, что Косыгина спас И. В. Сталин, который сам и был инициатором «Ленинградского дела»[938]. Они ссылаются на воспоминания партийных деятелей того времени, которые отмечают, что после возвращения из командировки на Алтай Косыгин в качестве министра финансов присутствовал на заседании правительства. Во время заседания к нему подошёл Сталин и сказал: «Ничего, Косыга, ещё поработаешь»[939].

Относительно данной позиции можно высказать следующее соображение. Вполне очевидно, что без решения Сталина судьба ни одного видного советского руководителя не решалась. Разговоры о том, что Сталин чего — то не знал или кто — то из видных фигур того времени был заключён в тюрьму, расстрелян или сослан в лагеря без его ведома, являются глупостью, которую серьёзным исследователям просто обсуждать неудобно. Поэтому мемуаристы, безусловно, зафиксировали имевший место факт, показывающий, что в какой — то момент времени Сталин изменил первоначальное решение под воздействием одному ему ведомых обстоятельств. Такое тоже было достаточно характерно для поведения этого без сомнения великого мастера политической борьбы и государственного управления.

Нет оснований не доверять и перекрёстным свидетельствам мемуаристов, подтверждённым данными из партийных архивов о том, что именно А. И. Микоян отправил в достаточно спонтанную командировку А. Косыгина. Что в связи с этим историки не объяснили, так это то, зачем этот чрезвычайно осторожный, лишённый собственных амбиций и преданный Сталину партийный функционер, лично не относящийся к числу друзей Косыгина, сделал этот шаг. Правда, по мнению заместителя председателя Совета Министров СССР А. Н. Новикова, «Микоян всегда хорошо относился к Алексею Николаевичу… И вот Анастас Иванович, видимо, решил как — то обезопасить Косыгина, хотя прекрасно понимал, что от Берии не скроешься»[940]. Самое смешное в этом воспоминании — это упоминание Л. П. Берии. Уж кто — кто, а А. Н. Новиков прекрасно знал, что в то время Л. П. Берия не только был в опале у И. В. Сталина, но и не имел никакого отношения к силовым структурам и занимался атомным проектом в его решающей стадии, а не погоней за Косыгиным. Впрочем, чего не напишешь, когда это нужно руководящим товарищам. Кстати, подобным же подходом грешат и воспоминания самого А. И. Микояна «Так было»[941]. Они написаны в непростой период, когда многие члены его семьи так или иначе имели прямое отношение к власти. Соответственно, пенсионер союзного значения Микоян в своих воспоминаниях не столько повествовал о прошлом, вспоминая минувшие дни, сколько решал текущие задачи клана.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное