De Profundis

В конце утопавшего во мраке коридора второго этажа дверь спальни Мод была открыта, и из нее просачивался лучик лунного сияния. Стелла сидела на полу у камина. Она водила рукой по рельефу чугунной решетки. Девочка обернулась, когда мать вошла в комнату, и обращенный к ней взгляд поразил Роксанну, точно молния; он был такой странный, одновременно ясный и полный вызова; он так ярко сиял в потемках спальни, что Роксанна, и без того взвинченная встречей с домом, едва не выронила лампу. Она сказала девочке, что ужин на столе, и спустилась на подгибающихся ногах, чтобы вернуться в тепло кухни. Она подбросила полено в тихонько урчащую плиту, зябко запахнула кардиган и села. Еще сегодня утром, на Южном вокзале, среди возбужденной, вонючей толпы, Роксанне было тридцать девять лет. Сейчас ей стало девяносто. И еще долго останется девяносто, если жизнь будет все так же цепко держать ее по своему обыкновению; ей будет столько лет еще годы, и еще годы она будет подбрасывать поленья в плиту и запахивать жилет на своем закоченевшем теле, ожидая смерти.

Никогда еще она так мучительно не осознавала, насколько жизненно необходим ей город. Она могла сколько угодно тешить себя байками о самоубийстве; и все равно столица, большой, кишащий людьми мегаполис давал ей энергию, волю, некий смысл жизни… Теперь она вынуждена была признать, что ежесекундно испытывает на себе смертоносную силу одиночества, близости леса, полной тишины. Последнее, наверно, мучило ее сильнее всего. Никогда она не сможет спать в такой тишине. Пришла Стелла и села перед своей тарелкой. Она приступила к скромной трапезе с явным удовольствием. Глаза ее еще сияли тем ярким светом, похожим на излучение, что так потряс Роксанну в спальне. Закончив есть, она спросила своим красивым низковатым голосом:

– Можно мне спать в большой синей комнате?

– Если хочешь, – ответила Роксанна с легкой тревогой.

– Ты можешь спать со мной, – проронила Стелла тише.

И Роксанна поспешила согласиться. Хотя перспектива спать в кровати, где Мод испустила последний вздох, не слишком ее радовала. Сон долго не шел, но Роксанна не хотела принимать ксинон. Не в первый вечер. Она уснула, когда занялся рассвет, за несколько минут до того как проснулась Стелла в большой кровати под балдахином.

День сегодня погожий, как и вчера: цвет неба близок к чистой синеве небес, которые можно увидеть на рекламных плакатах и фотографиях в журналах. Былая синева, сказали бы взрослые. Они часто говорят так о том, чего больше нет, с мечтательными и влажными глазами. Здесь, в этой деревне, в этом доме – Стелла знает, – осталось немного былого, немного того, что потерял этот мир. Перед домом пруд, а в пруду плавает большая белая птица, неспешная и изящная. Стелла узнает ее: это лебедь. Она никогда не видела их живьем, но в эту самую птицу превратился Гадкий Утенок. Птица подплывает к берегу, где стоит девочка; замирает ненадолго перед ней, потом вновь кружит по блестящей поверхности. Рядом с домом возвышается каменная колонна, на ней что-то вроде ниши со статуей мужчины, лицо его изъедено временем. Под колонной маленький водоем, окруженный решетчатой оградой. А за прудом – лес. Вообще-то лес повсюду вокруг дома, который он окутывает и защищает. Как теплое мягкое пальто, в котором так уютно и спокойно. Пальто из высоких сильных деревьев, из юрких зверьков с блестящей шерсткой, из земли и воды, из множества и множества жизней.

Ее мать боится. Этого леса, дома, Стеллы. Стелле хочется что-нибудь для нее сделать. Впервые в жизни она желала бы понять, что происходит у кого-то в голове и в сердце, и быть чем-то полезной. Она никогда не чувствовала себя кому-нибудь нужной, даже отцу. Из фильмов и книг она узнавала о людях, от которых всецело зависело счастье других. Было упоительно открывать этот надрыв, эту безмерную радость или боль, овладевающие людьми, которые «любят друг друга». Она, Стелла, тоже хочет быть такой, хочет видеть безмерное счастье на чьем-то лице просто потому, что она пришла из школы; ощутить ту же радость встречи, хоть они и расстались только утром. И горе от разлуки даже ненадолго.

Ее мать спит беспокойным сном; Стелла слышала, как она что-то говорила ночью, ворочалась. Но было в комнате еще что-то. Как будто они не одни. Какое-то… движение, вернее, почти неуловимая вибрация, едва ли более ощутимая, чем на коже, когда на ней выступают мурашки. И это, это «что-то» ожидало.

* * *

Роксанну разбудили пришедшие Марсель, Лизетта и Джеки. Она быстро натянула одежду и, ворча, спустилась вниз. Надо было забраться в этот медвежий угол, чтобы еще не давали выспаться… Но при виде старой четы дурное настроение отчасти ее покинуло. Лизетта крепко обняла ее, как делала, когда Роксанна была ребенком, а Марсель, не любитель выказывать свои чувства, не сводил с нее растроганного взгляда.

– Надо же было предупредить, а? – воскликнула Лизетта.

– Я решилась очень быстро, в одночасье… – ответила Роксанна.

– Вот увидишь, вам будет очень хорошо здесь с малышкой. Она красавица!