De Profundis

– Вы видели Стеллу? – спросила Роксанна и сразу об этом пожалела, ведь ее вопрос предполагал, что она не следит за дочерью.

– Мы встретил-оу ее-у у лесу, когда шл-оу, у дуб-оу.

Роксанна и забыла, какой густой местный акцент у Марселя. Этот выговор, как и валлонский язык, почти исчезли, когда Роксанна была ребенком. Но, услышав Джеки и фермера, который привез ее вчера, она поняла, что они вполне себе живы у здешнего населения, наверно, из-за изоляции, исчезновения туристов, замкнутости.

– Она говорила с вами?

– Ага… да! Очень вежливая девочка.

Все уселись за кухонный стол, и Лизетта сварила кофе. Она принесла хлеб, домашние булочки, немного варенья и консервированных овощей. Роксанна узнала, что у каждого здесь свой сад и огород, все выращивают кур и свиней. Хутор существовал практически самостоятельно, по крайней мере мог стать автономным, если ситуация еще ухудшится и торговля прекратится. Роксанне тоже придется огородничать, если она не хочет умереть с голоду, как объяснил ей Марсель, не миндальничая.

– Да замолчи же, Марсель! Всему свое время. Нам хватает, хватит и тебе, Роксанна, с твоей дочуркой. А потом мы тебе покажем…

Булочка под толстым слоем малинового варенья таяла во рту; если еще обмакнуть ее в кофе – настоящий грех. Это было так чудесно, так полно вкуса детства, что у Роксанны выступили слезы на глазах. Она поспешила скрыть от всех свое смятение, но от Стеллы оно не ускользнуло.

После завтрака Лизетта взяла тряпки и швабры и принялась за уборку на диво быстро и сноровисто. Роксанна сочла себя обязанной тоже поучаствовать. Но она была так неловка и работала с такой ленцой, что Лизетта отослала ее застелить постели. Роксанна недоумевала, с какой стати надо менять белье, в Брюсселе она своего не меняла как минимум два месяца, а здесь от балдахина еще пахло свежестью. Но она сделала то, о чем просила Лизетта. Бельевой шкаф был полон простыней, идеально отглаженных и накрахмаленных, хорошо пахнувших лавандой. Снова нахлынули воспоминания о юных годах; эти прустовские мадленки начинали всерьез ее раздражать. Она сняла «грязные» простыни, развернула чистые, расстелила их и заправила, как могла. Открыла окно и легла на кровать. Синева неба была удивительна; со своего места она видела кроны высоких деревьев, слышала шаги Лизетты внизу, доносившиеся с крыльца голоса Марселя и Джеки, которые беседовали о чем-то по-дружески. Роксанна закрыла глаза и крепко уснула, убаюканная звуками шумевшей вокруг нее жизни.

Вечером она получила сообщение от Мехди: «Тут как всигда бальшой карнавал. Но я жив. А ты, моя старушка Рокси, пастарайся зависти друзей, чем марочить людям голову. Надеюс ты немного думаеш обо мне. Твой дарагой Мехди». Она послала ему оптимистичный ответ, воздержавшись от описания своего состояния духа и первоклассных похорон, которые напоминала ей ее новая жизнь. Вернулась Лизетта с Джеки и принесла Роксанне съестных припасов как минимум на две недели: овощи, мясо (свинину и говядину, которые Лизетта держала в рассоле), хлеб и молочные продукты. Завтра Марсель займется с ней огородом. Джеки даст ей четырех кур и петуха, построит курятник и научит ставить силки в лесу, чтобы не трогать запасов мяса на зиму. От слов «ставить силки» Роксанну одолел неудержимый нервный смех.

Близился сентябрь и с ним начало школьных занятий. Школа в Авланже была далеко, а машинами больше почти не пользовались, поэтому был организован класс в Оссони. Местная учительница давала уроки двум десяткам детей всех возрастов до восемнадцати лет. Стелла присоединится к ним; она будет ездить туда с Марком Грендоржем, хозяином гостиницы, в которой теперь жили его родные, бежавшие из города; он отвозил детей на своей телеге утром и забирал их под вечер. В Сен-Фонтене их было шестеро, со Стеллой – семеро.

Огородничать оказалось сущим кошмаром. Роксанна никогда в жизни не копала землю. Почва была сухая, твердая из-за жары. Марсель работал рьяно, и семьдесят лет, казалось, были нипочем его мощному телу, привыкшему к усилиям. Роксанна рядом с ним потела, кряхтела и не отказывала себе в удовольствии выругаться. Ей приходилось часто останавливаться и много пить. Сердце едва не выскакивало из груди; она вообще была подвержена тахикардии. Ей часто случалось просыпаться утром с пульсом сто двадцать. Эта работа ее убьет. Зимы ей не пережить.