De Profundis

Он, однако, заметил, что она разговаривает с ним, устремив глаза в пустоту. Она шептала ему бессвязные слова. Просила взять ее с собой, говорила, что хочет быть с ним, что лучше смерть, чем такая жизнь, и не жизнь вовсе… И его сильно взволновала эта мольба. То, о чем она просила, показалось ему роковым, неизбежным. Он заберет ее с собой, подальше от грязного мира, избавит от страданий, это наименьшее, что он может для нее сделать; коль скоро не в его силах подарить ей реальную любовь и жизнь, он даст ей то, что ей так желанно, – кончину. Он разделит единственное, что ему дано полностью по-настоящему разделить с ней: небытие.

Главное теперь переступить наконец разделявшую их грань; раз он не может воплотиться, значит, она соединится с ним по ту сторону. Это будет просто; он отведет ее к пруду. Она будет погружаться, пока не уйдет из-под ног илистое дно, а когда ее легкие начнут наполняться водой и она забьется, пытаясь всплыть на поверхность, он прижмет ее к себе, успокоит, убаюкает и прогонит тревоги и страхи. На дне пруда не так темно, как кажется, когда смотришь на его поверхность; свет играет на огромных белых камнях и трепещет на извилистых водорослях; звуки этого мира не проникают туда, на дно. Ничего, только тишина.

Вот уже несколько дней Стелла едва узнает мать. Движения ее плавны, гибки; черты расслабились, лицо сияет. Даже ее тело кажется более полным, расцветшим; грудь, прежде суховатая, обрисовалась красивой кривой под свитером. И что-то неизъяснимое в ее взгляде, устремленном на Стеллу, делает ту счастливой. Ибо, несмотря на их немой разлад и холодность матери, Стелла любит ее всей душой; и ей кажется, что она все лучше ее понимает, интуитивно познает эту женщину, что произвела ее на свет. Стелла не боится больше слов того врача, сказавшего, что ей не хватает эмпатии. Она знает, что он был не прав. Наоборот, порой ей кажется, что в ней живет безмерная эмпатия к каждому живому существу, даже к самым слабым и скверным из них, даже ко всем тем, кого она не знает и никогда не узнает. Ее мать не плохая, она просто несчастная и уже была несчастной, когда была маленькой девочкой. Она всю жизнь ждала чего-то, чего так и не нашла, ни с Александром, ни с дочерью, ни с кем. Неужели она наконец обрела это с тем умершим человеком? Или же Роксанна готовится совершить последний поступок, тот, о котором всегда мечтала, которого Стелла боится больше всего на свете… Порой ночами девочка старается не спать, чтобы убедиться, что Роксанна еще жива. Ее мать такая странная, что перспектива умереть может дать ей избыток красоты и силы. Это нисколько не удивило бы Стеллу. Поэтому надо было удвоить бдительность. Потому что она не представляла себе будущее без Роксанны. «Будущее». Пустое слово, бессмысленное, она это признавала. Но она хотела расти, любить, стариться. Даже в хаосе. Даже если небо останется навсегда черным и птицы будут падать с него замертво, как ей иногда снилось.

В дверь стучат. Три коротких удара. Это может быть только Джеки. Теперь, когда он не может змеей проскользнуть в дом и ждать в темном углу, пока Роксанна не обернется и не вскрикнет от неожиданности и страха, ему приходится делать, как все: стучать в дверь. Роксанна отрывается от приготовления круглого пирога, раздраженно вздыхает. Она хотела бы оставить его на улице, притвориться, будто ее нет. Но не стоит его обижать; надо осторожно обращаться с психопатами:

– Да, да, иду!

На крыльце действительно стоит Красавчик Джеки с уже облысевшим высоким лбом, без своей вечной кепчонки, которую он мнет в больших узловатых руках.

– Я принес подарок на день рождения малышки…

День рождения Стеллы? Это ведь не сегодня? Роксанна чувствует, как на висках выступает пот. Неужели она забыла? Вполне возможно. Даже до ужаса вероятно. А откуда Джеки знает дату рождения Стеллы? Наверно, Лизетта и Марсель… Джеки спускается по ступенькам и показывает на что-то у решетки источника.

– Louk on pô! (Посмотри-ка!) – восклицает он победоносно.

Господи Боже, велосипед! Уже сколько месяцев Стелла просила велосипед, а Роксанна не могла ей его раздобыть. Хотя это было не так уж сложно. Роксанна смотрит на подарок, рядом с которым стоит Джеки с застывшей улыбкой, словно позируя фотографу; это явная самоделка, сварганенная из двух или трех старых велосипедов и выкрашенная в ярко-розовый цвет.

– Ага, велосипед, здорово…

– День не тот, я знаю, но я не смогу прийти в субботу, так что…

День не тот! Уф! Нет причины упрекать себя в тысячный раз за то, что она плохая мать.

– Как жаль! – лжет Роксанна без особого убеждения.