Читаем De Profundis полностью

De Profundis

Роксанна и Мехди принесли столь высоко ценившийся ксинон в довольно ограниченном количестве (надо было создавать впечатление редкости, чтобы подпитывать фантазмы и взвинчивать цены), но также и тамикс, наиболее эффективный антивирусный препарат (правильнее было бы сказать наименее неэффективный) против вируса Эбола третьего поколения, который косил планету с молниеносной быстротой. На самом деле тамикс, который продавала Роксанна, был эрзацем настоящего тамикса, лекарства очень дорогого и потому недоступного большинству зараженных, которые не могли больше рассчитывать на компенсацию за лечение. Тамикс Роксанны производила маленькая подпольная лаборатория под руководством некого типа по прозвищу Коза, о котором никто ничего не знал, кроме того, что он якобы защитил диссертацию по химии два года назад. В этом можно было усомниться по той простой причине, что в Бельгии не защищали диссертаций уже как минимум четыре года.

Марко, детина лет тридцати, чье тело быка бельгийской голубой породы венчала маленькая лысая головка с кольцом в носу, передал заказ. Пятьдесят упаковок ксинона.

– А тамикс? – удивилась Роксанна.

Марко криво улыбнулся и притиснул ее к стене в пятнах мочи.

– Дерьмо твоя хрень!

Юрий, высоченный скелетоподобный славянин, похожий на крысу-альбиноса, достал из заднего кармана нож и спокойно приставил острие к шее Роксанны. Приходилось признать очевидное: левый тамикс Козы не принимали единодушно. Не впервые Роксанна и Мехди получали не самые восторженные отзывы. Роксанна чуть отстранила острие от горла и принялась по обыкновению заговаривать зубы: никто не может гарантировать эффективности антивирусных препаратов против Эболы; это написано большими буквами везде во Всемирной паутине, а для тех, кто не умеет читать, ученые вещают по телевизору и по радио весь день напролет. Смертность при Эболе – девяносто пять процентов, и никто еще не нашел панацеи.

– Пана – чего? – взревел Марко.

И за его вопросом тотчас последовало движение вооруженной руки дружка; острие снова уперлось в шею Роксанны.

– Ничего, – ответила Роксанна, – лекарства не нашли, вот и все.

Какой идиот! Панацея! Она могла бы с тем же успехом сказать Марко, что у него пол-извилины; из-за таких вот глупостей подобные типы вдруг вспыхивают как порох. Она покосилась на Мехди: он был рядом, неподвижный и очень внимательный, чуть слева от крысы-альбиноса, и сунул руку под свою кожаную куртку. Когда грозила опасность, Мехди переставал подпрыгивать, и подергивание его лица вдруг прекращалось. Два года Роксанна с ним работала и не переставала этому удивляться. Она успокоилась: нечего Марко и его дружку-мужику выпендриваться, не то Мехди живо приструнит их пушкой, которую он собрался извлечь на свет божий. Но в этом пока не было необходимости. До такого доходило редко. И словно вторя мыслям Роксанны, татуированные лапищи Марко разжали хватку на ее плечах. Он бросил на нее горестный взгляд, отпустил и отступил на шаг. Глядя на него, Юрий убрал нож.

– Тамикс этот, мы в него верили для моей сестренки, – проговорил Марко глухим голосом. – На три-четыре дня ей стало лучше. Жар спал, рвоты не было. А потом все пошло быстро, это продолжалось еще шесть дней… До конца. Но эти шесть последних дней, черт, эти шесть последних дней…

Марко провел рукой по бритой голове; по его телу пробежала судорога, словно подавленное рыдание. Подняв красные глаза, он уставился в глаза Роксанны, которая встретила его взгляд, как принимают в объятия несчастного ребенка. Играть в эту игру она умела, и зачастую благодаря ей оружие Мехди оставалось спокойно лежать в кобуре. Взгляд, который она ему подарила, как дают напиться жаждущему, оказался выше сил Марко, и тот разрыдался. Он едва не рухнул на Роксанну, которая гладила его мускулистую спину, словно знала его всю жизнь. Мехди смотрел во все глаза и, когда встретился взглядом с Роксанной, не удержавшись, состроил ей смешную рожицу, полную иронии, восхищения и укора – всего вместе. Марко уже успокоился, и они смогли наконец перейти к делу. Он даже взял тамикс, поклявшись, что не будет больше давать его своим близким. Все остальные пусть подыхают, ему-то что? А, мать твою перемать? Он обращался к Юрию, который ответил ему невыразительной ухмылкой. Зубы у него были редкие и острые, как у морского угря. Непохоже было, что он уловил хоть что-то из происшедшего. И дело было не только в знании языка, его мозг, как видно, был не более развит, чем у рыбы, с которой он делил улыбку.

Роксанна оделась, Мехди окончательно вынул руку из-под куртки, и они отправились обратно в Мароллы[1]. По дороге Мехди напевал рэп собственного сочинения: