Дебютная постановка. Том 2

Он нарезал круглый торт «Чародейка» аккуратными ломтиками, поместил на середину стола. Приготовил посуду, заварил свежий чай, расставил фужеры, достал из шкафа бутылку вина. Вроде все выглядело прилично.

Муж Вики оказался веселым разговорчивым молодым человеком с необычным именем Эрдэни. «Рост средний, телосложение атлетическое, тип лица монголоидный, волосы черные, густые», – машинально проговорил про себя Губанов, словно составляя словесный портрет.

– Все зовут меня Эриком, так проще, – заявил Викин муж прямо с порога, знакомясь с Юрой.

– Эрдэни Баркан. А я теперь – Виктория Баркан, – с гордостью добавила Вика и посмотрела на своего мужа с такой любовью, что Юре даже завидно стало.

Первые полчаса прошли в оживленных разговорах «ни о чем»: Юра что-то рассказывал об Омске, Эрдэни – о своем родном Улан-Удэ, Вика вспоминала забавные эпизоды, имевшие место, когда приезжала делегация деятелей культуры из Индонезии. Настала пора переходить к делу.

Эрдэни выслушал Юру очень внимательно.

– Это было давно, – сказал он. – Сейчас об Астахове почти не вспоминают, все его забыли. Но вроде бы говорили, что убийцу поймали и посадили. Разве нет?

– Посадили. Точнее, признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в психушку закрытого типа. Но у нас в рамках служебной подготовки дают задания разбираться в старых уголовных делах. Внимательно изучить и написать подробный доклад: что сделано правильно и хорошо, а где можно было еще подработать. Может, что-то упущено, какую-то информацию неправильно оценили в первый момент, и это затормозило расследование.

Юра врал нахально и продуманно. Все равно на гражданке никто не знает, как на самом деле устроена служба в милиции, так что можно втирать все что угодно.

– Интересно у вас там, – уважительно протянул Викин муж.

– Еще как интересно! Так вот, я начал читать дело, и там промелькнуло упоминание о каком-то конфликте с аккомпаниатором.

Это тоже было ложью. Абрамян рассказывал, что следователь Дергунов вызывал на допросы тех людей из театрального окружения Астахова, которые показались оперативникам наиболее перспективными с точки зрения информации, полезной для следствия. Но ни одного протокола Юра Губанов в деле не нашел. Протоколы допросов тех людей, которые были на последней дачной вечеринке певца, в деле имелись, а дальше шли только материалы, касающиеся Лаврушенкова. Отец много раз упоминал о том, каким въедливым и скрупулезным был Дергунов, как кропотливо и тщательно работал, и где результаты этой работы? Как будто ее и не было вовсе.

Но нужно было хоть за что-то зацепиться. Историю с балериной Бельской трогать нельзя, значит, остается только какой-то упомянутый вскользь «конфликт с аккомпаниатором», который произошел очень давно, чуть ли не в прошлом веке (Абрамян сказал «сто лет назад»), с каким-то неизвестным певцом. Понятно, что к убийству Астахова все это отношения не имеет, но важно получить, как говорится, доступ к телу: проникнуть в круг музыкантов, не вызывая подозрений и не говоря правды о причинах своего интереса, и иметь возможность задавать им вопросы. А дальше уже раскручиваться, исходя из обстоятельств.

– Упоминание о чем? – переспросил Эрдэни.

Его красивое лицо исказилось гримасой презрительного негодования.

– О конфликте с аккомпаниатором, – повторил Юра.

– И какой козел мог такое сказать? Дворник дядя Вася?

– Кто-то из Большого театра.

Юра не мог взять в толк, почему молодой музыкант злится и одновременно веселится. Что не так-то?

– Ни один человек из Большого театра не мог так сказать, даже капельдинер или гардеробщица. Значит, тот, кто писал протокол, был совершенно безграмотен, – заявил Эрдэни. – Нет в академической музыке никаких аккомпаниаторов. Аккомпаниаторы бывают на утренниках в детских садах. А у нас – концертмейстеры.

Тьфу ты! Вот же Александр Геворкович! Слово не мог запомнить, заменил тем, что попроще: «Тот, кто аккомпанирует». Хоть бы разобрался, прежде чем… Впрочем, Абрамян с самого начала и Юре говорил, и его отцу, что не было у него времени и возможности вникать и разбираться, а слова все непонятные. Так что все по-честному.

Вот, значит, о чем говорил Абрамян: злость, насмешка и презрение. Накушался он этого досыта.

– Ну, извини, – примирительно сказал Губанов, – я ведь не в курсе ваших профессиональных тонкостей, что увидел в протоколе – то и говорю. Наверное, следователь тоже был не по музыкальной части. Отец мне рассказывал, что в шестидесятые годы у многих сотрудников даже десятилетки не было за плечами, образованность оставляла желать лучшего, да и грамотность хромала. Ты не мог бы познакомить меня с кем-нибудь, кто работает в Большом театре? У тебя же наверняка есть такие связи.

– Зачем тебе Большой?

– Хочу поспрашивать про ту историю.