Дебри

Итак, он везет из Баварии два подарка, думал Адам, глядя на зеленый берег, проплывающий мимо, — ранец со священными реликвиями, подаренный дядей, и ботинок, подаренный Старым Якобом. Он думал о том, как они попали к нему, об их обоюдной и равновеликой враждебности. Как в сказке, когда под влиянием какого-то магического заклятия, каждый из двух заколдованных подарков уничтожает волшебные свойства другого. В результате, молиться он не может, а ботинок никогда не ступит на землю Америки.

Глядя на далекий зеленый берег, он думал о сапожнике. Бедный Старый Якоб, думал он, ты заплатил такую великую цену за этот ботинок, и все ради того, чтобы быть обманутым.

Нет, без толку вглядываться в зеленый берег, ботинок никогда не пройдет по нему.

Он опустил глаза на солевую ржавчину и начал в прежнем ритме бить старым долотом по цепи. Потом почувствовал, что рядом кто-то стоит. Кто-то смотрел сверху на его незащищенные плечи. Он медленно повернул голову. Шагах в трех, облокотившись о поручни, стоял матрос и смотрел на него сверху, — коренастый, краснолицый, до костей просоленный морем человек с седеющими баками, с отвратительной трубкой, залихватски торчащей в углу рта, и серо-голубыми глазами, холодными, как зимний полдень в высоких широтах. Руки казались слишком красными и громоздкими для него, как тяжеловесные молоты, готовые в любую минуту приступить к работе. Одна рука лежала сейчас на поручне — так молоток покоится на наковальне в ожидании рабочего. Адам узнал в этом человеке одного из двух матросов, в распоряжение которых он поступил в то утро, когда майнгерр Дункан признал его негодным.

— Дурак ты, круглый дурак, — беззлобно сказал матрос, перегоняя черную трубку из одного угла рта в другой.

Долото Адама замерло на полпути. Слова матроса странным образом отдавались в голове, как эхо. Он чувствовал, что смотрит на человека, который их произнес, щурясь и помаргивая, как будто не расслышал или слишком туп, чтобы понять. Слова отдавались в голове, как эхо всей его жизни.

— Дурак ты, говорю, круглый, — повторил человек. И поскольку Адам продолжал пялиться, добавил обиженно: — Ты ведь говоришь по-английски, а? Я слыхал, ты в тот день говорил по-английски.

Адам кивнул.

— Охота, значит, попасть в Америку? — спросил матрос.

Адам опять кивнул.

— Тем более дурак, — сказал матрос.

Но все же вынул изо рта трубку.

— Слушай, — сказал он. — Рано утром мы сделаем остановку в Касл Гарден. Бросим там якорь, чтобы освободиться от первой группы паразитов.

— Кого? — не понял Адам.

— Эмигрантов, — пояснил матрос. — Там, внизу, их набито штук двести пятьдесят, — он ткнул концом трубки в палубу. — Больше, чем сельдей в бочке. Но мы избавимся от них в Касл Гарден. Повышвыривают их за борт на катера, и полетят — кто кормой вперед, кто чайником, кто кувырком. И тебе бы так лететь вверх тормашками, если бы этому доброхоту Дункану не приспичило возвернуть тебя домой.

Моряк наставил трубку на Адама, сурово пресекая всякие надежды.

— Э-э, нет, — сказал он, — ты особо губешки-то не раскатывай. Они всех галочкой помечают, паразитов-то, там тебе ни в жизнь не слинять.

Матрос ненадолго впал в задумчивость. Потом снова заговорил.

— После этого, — сказал он, — мы пойдем вверх по реке к месту стоянки. К тому времени уже свечереет. Как причалим, так начнется шум, гам и всеобщий тарарам. После того как господ пассажиров со всеми их манатками спровадят на берег, тут приходит черед остальных паразитов — тех, кто не мог оплатить проезд до Страны Свободы и посему записался в солдаты. Но теперь уж негодяи — то бишь Дункан и этот косоглазый пивной бочонок Голландец-голодранец — даже не почешутся никого пересчитывать. Просто спихнут их в теплые, заботливые руки Морской Пехоты Дядюшки Сэма. — Он замолчал. — Хо, хо! — вдруг загоготал он и снова замолчал, смакуя представшую перед его мысленным взором комичную картину.

— Ну слушай, — продолжил он. — Вот их спихнули. Стоит в этот момент поглядеть на их рожи. Ведь они всю дорогу думали о щедром вознаграждении о том, что им останется от восьми обещанных сотен долларов после того, как все агенты и вербовщики получат свою долю. Они думали о попойках или о девках, о том, как их произведут в сержанты, и как они разбогатеют. Единственное, о чем они не думали — это о возможности получить пулю в брюхо.

А тут они видят этот трап, ведущий к Американской земле, и вдруг все дружно начинают думать о возможности получить пулю в брюхо. У них это на рожах написано. Они пятятся, жмутся, липнут друг к дружке, как густая овсянка, храбрые, как овцы, и лица у них зеленеют, короче, ведут себя в точности как тот парень, который попросил палача: подождите, пожалуйста, минутку, я высморкаюсь. Вот тут приготовься.

— Приготовиться? — переспросил Адам.