Дед

– Что за Танюха? – заинтересовался Серега, несмотря на тревожный момент решения судеб. – Та самая?

– Та самая, – буркнул Степан.

– Так она ж толстая, ты сам говорил. И с дитем!

– С дитем не с дитем, а жить как-то надо! А то придут завтра супостаты, возьмут за шкирятник, да и душонку вытрясут. И не толстая она, – Степан зло сплюнул, покосившись на дурного своего братца, и полез по карманам искать сигареты и спички. – В теле просто. А раз в теле, как папаня наш покойный говорил, это значит темперамент. Не понимаешь ты жизни, дурень.

– Ты много понимаешь, – обиделся Серега. – Видели бы вы, ребзя, эту Танюху. Ну чисто самосвал. И вся в угрях. Уж как она за Степой нашим бегала. Пешком ходила к нам из своего села. Придет вечером после работы и сядет на крылечко, Степушку ждет. «Степушка» – это она так его звала. А Степушка наш как увидит, что она сидит, через забор ухнет и давай огородами от дома. Обожжется весь в крапиве, до ночи в кустах просидит, зовет меня иногда из кустов: «Сереня. А, Серень? Посмотри, эта еще не ушла. А если не ушла, скажи, что меня в командировку послали, что не будет меня». Вот какая любовь-то у Степы была, – Серега развел руками. – Неземная. В клубе он ее спьяну подцепил, на медляк два раза отвел, и все – вспыхнуло чуйство, словно порох. Верно, Степ?

– Молчал бы, пустобрех, – огрызнулся Степан.

– Дело давайте решать, – остановил спорящих братьев Виктор Сергеевич. – Мы имеем сокровище на руках и банду на хвосте. А за бандой еще неизвестно кто завтра подтянется. Кто расписным экскаватор купил? Не в лотерею же выиграли. Так что решать надо быстро.

– Разбегаться надо, – согласился Ганин. – Отвоевали сезон.

– А дед, Андрюха? – поднял на него глаза Виктор Сергеевич. – Дед-то как?

– Не знаю я. После Мысков ничего не знаю – ни куда идти, ни где его следы могут быть. Отсидимся осень-зиму, глядишь, какая мысль и появится. А пока пусто, ноль.

– А чутье что говорит? Интуиция?

– Молчит. Мертвяки по ночам снятся – вот и вся интуиция.

Закурили, потупили глаза в землю, задумались.

Вот тут-то, когда отдышались, да пришли немного себя, Ганина и зацепило. «Богатство, Андрюха, это ж какое богатство-то! – проснулся въедливый голос. – Все позволишь себе! До скончания века в золоте будешь жить!» И тут же потянуло тревогой: «А если зароем и, пока нас нет, придет кто другой? Мало ли их бродит по лесу. Отроет схрон и прощай богатство». «Нет, – решил Ганин про себя. – Не будем зарывать. С собой потащим!»

Сердце его колотилось. Впервые за свою тридцатитрехлетнюю жизнь Андрюха Ганин попробовал на вкус алчность. Попробовал и неприятно удивился: тяжело и неспокойно сделалось на душе, а ей и без того было тяжело и неспокойно.

Подельники молчали. Судя по всему, мысли их вращались в той же плоскости: как не упустить добытое добро, да и не остаться обделенным при дележе. И вот уже стали присматриваться друг к другу по-новому, замерцали в глазах нехорошие огоньки.

– Не будем зарывать, – сказал Ганин. – Ну его от лиха подальше. Понесем с собой, а там видно будет. Я с Галей в деревню пойду, поживу у нее, залягу, потом двину в Москву – электричками, осторожно.

– Мы к Танюхе, – сказал Степан. – Виктор Сергеевич, айда с нами. Поживете на сельском довольстве, жирка нарастите.

Серега скривился:

– Так она и взяла, твоя Танюха, нас троих.

– Возьмет, – убежденно сказал Степан. – Если мужика не прижила еще, возьмет. У меня к ней подход есть.

– Подход у него, – передразнил Серега. – А меч? А монеты кому?

– Меч я возьму, – сказал Ганин. – Монеты берите вы. Виктор Сергеевич, как прощаться будете, заберет их в Москву. Дальше как обычно. Следующей весной ждите нас с выручкой. А прижимать начнут, двигайте в Москву – я устрою.

– А не утечешь ты, Андрюха, с мечом от нас навсегда? – прищурился Серега. – Сейчас навостришь лыжи, телефон сменишь, и останутся от тебя только фотокарточка да золотые слова: «Ждите, робяты, и я вернусь».

– Не охренел ты, Серый? Ты меня сколько лет знаешь?

– Знать-то знаю, но в таком деле, как у нас в селе говорят, сначала осмотрись, а потом вертись. Давай-ка я возьму меч.

– И что ты с ним в деревне делать будешь? На ворота вместо подковы прибьешь?

– А хоть бы и прибью. Все спокойнее.

Ганин двинул ногой трофейный мешок за спину и сказал:

– Ну, попробуй забери.

– И попробую, – шагнул к нему Серега, сжав кулаки.

– Ну, попробуй…

Они встали нос к носу, готовые сцепиться: две пружины, согни одну – и придет в движение другая. «Кто бы мог подумать, – промелькнуло у Ганина в голове. – Это ж Серега, Серый, Серенький, вчерашний друг и заступа. Вон какой стал! Кулачища выставил, дышит как конь». И со вздохом додумал мысль: «Сам-то не лучше». И вновь заговорило внутри проклятое лихо: «А вот не отдам меч!»

На счастье, влез между ними Степан, а то не миновать было бы крови.

– Прав, Андрей, – сказал он, отодвигая брата в сторону. – Разделить надо добро – больше шансов, что вывезем. А так, Сереня, примут тебя с мечом и монетами и плакали твои барыши. Армию помнишь? Что на учениях говорили? Рассредоточение и маневр – вот путь к победе.