Дед

В глубине леса раздалось уханье филина, который благородно сообщал, что проснулся и вылетает на охоту. Из кустов сорвалась бестолковая пичуга и порскнула на другую сторону Калужанки. Видимо, не хотела пересечения жизненных путей с грозным ночным охотником.

Чего-то такого опасался и Дед. Точно не филина, ну да Пустошь богата грозными ночными хищниками. Поэтому он молча показал Варваре на снегоступы, которые она немедля надела. Сам половчее пристроил автомат, и пара растворилась в темнеющем лесу.

* * *

Варя с удовольствием устроилась у печки.

Печка исправно грела, но без гудения, положенного старинному русскому прибору, не дымила и не пахла упоительным жаром сухих дров. В печке без устали трудился аноген «теплушка», более известный всем, кто читал Справочник аногенов Фасмера, как АКГТ-3 (аномальный кристаллический генератор тепла третьего класса).

Жечь дрова в печке – это приятно.

Но неумно, если живешь один посреди Пустоши, а на дворе зима.

Того и гляди унюхает мутант или того хуже – стая. А от стаи попробуй отбиться. Например, отобьешься, что вовсе не факт. Спалишь кучу патрона. Нашумишь. И придёт новая стая, привлечённая звуками боя и вонью пороха. За годы сосуществования с людьми мутанты усвоили каким-то своим скрытым умом, или что у них там в головах: порох и грохот выстрелов – это добыча.

Словом, «теплушка» помогала.

Дед вообще устроился толково и со всеми удобствами.

Поблизости разваливался и никак не мог окончательно развалиться заброшенный городок. Или, скорее, поселок городского типа. До него рукой подать – видно из окошка, как растительность и время добивают плоды людского труда полувековой давности.

Полуобваленные стены, провалившиеся крыши, мёртвые глазницы окон. Остовы машин, проржавевшие, обросшие кустарником. Город был давно и основательно убит и теперь представлял из себя несвежий труп человеческого поселения. Заброшенный. Забытый.

И, что очень важно, пугающий.

Пугал он лишних людей, которые разумно не совались к издохшему поселку, ведь он обещал больше проблем, чем добычи. В самом деле, что можно найти в столь непредставительном пункте географии? Только неприятности.

В прямой видимости от городка (того, что от него ещё осталось) стояла Дедова делянка. Точнее, не стояла. Таилась.

Раньше это было бомбоубежище для нужд гражданской самообороны. Неожиданно капитальное для сельской местности, да и располагалось оно необычно – слишком уж на отшибе.

Снаружи оно выглядело как тысячи подобных сооружений по всей стране – геометрически правильная гора метров шести в высоту. Подобные горки в более счастливые зимы заливали водой на радость детворе, охочей до саночно-коньковых забав.

Но санки с коньками давно забыты.

Теперь здесь жил единственный свидетель ушедшей поры – Дед. Старый, но всё ещё крепкий, как те дубы, что стерегли соседние холмы.

Внутри было уютно. Ну… вроде того.

Впрочем, Варе доставало и того холостятского уюта с явным военизированным уклоном, который сумел организовать для себя дед Паша. Бывшая балерина, как положено любой нормальной девушке, любила бывать в «квартирке», как называл её владелец.

Зала на нижнем уровне была разгорожена деревянными перегородками на клети. В одной – «кабинет», он же дедушкина спальня. В другой – кухонька с кирпичной печкой, которая задником выходила в спальню. Через коридор – кладовая со всяким полезным скарбом. Рядом – ещё одна комната «на всякий случай».

Кто-то скажет, что жизнь в бетонном погребе, каковым по сути являлось бомбоубежище, очень вредна для здоровья, и будет прав. Но только не в Пустоши. Капитальные стены и бронированные двери куда важнее комфорта, особенно если живёшь один.

Кроме того, там был ледник, где хранилось мороженое мясо – плоды охотничьих и меновых усилий Деда. Тепловоды от печи он развёл по всему убежищу, замотав многослойно в асбест и фольгу. Удобное и продуманное со всех сторон жилище.

Повезло Деду в годы катастрофы.

Впрочем, «повезло» не совсем точное определение. Но об этом в своё время.

Пока же Варя, как и было сказано, грелась у печи. Сидела в неге за столом, вытянув стройные сильные ноги, впитывала тепло и густой липовый дух, что поднимался над кружкой чая. На столе были разложены столичные гостинцы и немудрящая Дедова стряпня, которой на ближайшие дни суждено было смениться стряпнёй мудрящей. Варя, даром что по балетной своей привычке была записной малоежкой, готовить умела и любила.

Под потолком светилась лампа в обрешеченном стеклянном колпаке, вокруг наматывала круги растерянная зимняя муха.

Напротив сидел Дед, сверкая лысиной.

– Варя, Варя… – вздохнул он. – И что прикажешь с тобой делать?

– Ничего не надо со мной делать, ты же знаешь, это бесполезно, – ответила она и повела носом.

Что-то в привычной атмосфере было не так, и чуткий её нюх об этом не раз уже и не два доложил.

– Во-первых, – продолжила «заноза», – Семён прав от и до. Пора тебе, деда, перебираться в город. Во-вторых…

– Во-первых, достаточно, – ответил Дед, огладив лысину. – Во-вторых, вот сейчас, конкретно сейчас, ты очень не вовремя. Максимально. Чрезвычайно. Понимаешь?