Дед Мороз для Веры

— Что я здесь делаю? — прищурился Хейм, явно забавляясь поведением парня, который изо всех сил хорохорился, пытаясь сохранить лицо. — А я тебе отвечу. Я встретил ту, что заставила мое сердце биться, как безумное. Ту, чьи глаза подобны глубинам замерзших океанов, а волосы — лучам заката светила, преломившегося в пиках самого чистого льда. Чья кожа, словно бескрайние снега, озаренные сиянием утренних планет. Ту, любовь которой подобна яростному пламени, но которая никогда не позволит тебе в нем сгореть. А вот что здесь забыл ты и почему в столь пренебрежительном тоне говоришь о моей возлюбленной, ты нам так и не поведал.

— Офигеть можно! — пьяно захихикал Денис, хлопнув в ладоши. Бутылка «Джек Дэниэлс» с глухим стуком упала на пол. — Сам придумал, или заплатил нищему поэту, чтобы написал тебе подводку к постели? Верка, твою мать, я жду объяснений!

О, Вера его уже не слышала. От произнесенных слов в груди разлилась ненасытная эйфория, безбрежная и неподконтрольная разуму. Она ширилась, согревая, заполняя собой, и ничто больше не имело значения. В словах Хеймдаля было столько искренних чувств, едва высказанной тоски по тому, чему никогда не исполниться, восхищения и уважения, что она едва не кинулась ему на грудь — и вовсе не для того, чтобы позлить Дениса!

Хейм забыл про незваного вторженца. Смотрел на Веру с нежностью, и в голубых глазах плескались волны чувства, которое ни с чем не спутать.

— Все ясно! — прервал их молчаливый диалог Денис, встал, при этом едва не свалившись. — Фу, шаболда, сняла альфонса на стероидах и думает, что впереди вечная любовь. Да лузерша ты стремная! И да, бро, патлы у нее крашеные, если ты не в курсе. В постели она тоже полный ноль!

— Ве-ра, — спокойно произнес Хеймдаль, с сожалением разрывая повисшее между ними волшебство. — Можно я вышвырну его прочь по этим покатым сходням?

— Можно! — с улыбкой ответила Вера. — Только прошу тебя, не насмерть. Чтобы все выглядело, будто он сам упал.

Она не знала, откуда взялась поразительная легкость, естественная и приятная, будто не было ее униженных попыток прогнуться под парня, недостойного даже целовать ее обувь. Просто рядом с Денисом самооценка тонула, силы уходили, направленные на постоянное доказательство соответствия. С Хеймдалем же все было иначе. Да, он нес для планеты ощутимую опасность и даже не скрывал этого, но с ним Вера была обласкана восхищением и желанием настолько, что и сама не заметила, как переродилась, перестала сомневаться в себе и кроить себя согласно абстрактным идеалам. Пришелец из холодной Асгардии принимал ее настоящей, такой, какая она есть. Вот почему с ним было так восхитительно, исчезали комплексы даже в сексе, думать над каждым словом не приходилось. А как он смотрел на Веру тогда, в торговом центре — как будто для него не существовало других женщин, да и всего мира тоже. Никто и никогда не относился к розоволосой скромной девочке так, как гость из чужой галактики.

Удовольствие оттого, что Денис потерпел фиаско, было сильным, будто воздаяние за год унижений и слез. Вера, скрестив руки на груди, наблюдала, как Хейм подошел к Денису — медленно, спокойно, без спецэффектов в виде разминания кистей. Просто подошел и схватил его за воротник бомбера. Ничего не изменилось на его спокойном, волевом лице.

— Однако ты оскорбил мою возлюбленную. Я не сбираюсь так это оставить, — внезапно произнес Хеймдаль, приподнимая руку. Рукав чуть сполз, обнажив браслет. Хейм, сосредоточившись, что-то прошептал, и Денис открыл рот, явно пытаясь что-то сказать. Но у него не получалось.

— Я думаю, трое земных суток молчания научат тебя, как недостойно говорить не думая, и этим оскорблять деву. А теперь на выход!

Вера смотрела, как мужчина ее сердца легко, не напрягаясь, волочет враз протрезвевшего от страха, мычащего Дениса к двери. Как открывает ее, толкает незадачливого Вериного кавалера в спину. Шум падающего тела, мычание. Хеймдаль так же спокойно, не меняя выражения лица, поднял бутылку виски и куртку, выкинув на лестничную клетку вслед за Денисом.

— Что… что ы с ним сделал? — поинтересовалась Вера, не испытывая никакой жалости к одногруппнику.

Хейм закрыл входную дверь на замок, улыбнулся одним уголком чувственных губ:

— Ничего такого. Трое суток он не сможет говорить, его речевой аппарат в оковах холода. У нас используют это для того, чтобы заставить рабов молчать. Применение на свободных запрещено.

Кольнуло что-то от спокойного определения «рабы», словно Хейм уже считал ими всех землян. Но эйфория была сильнее. Вера шагнула вперед, прижалась к его сильному телу, чувствуя, как тепло согревает ее, принося умиротворенность. И как житель холодной планеты может быть таким горячим?

— Мы раньше встречались, типа… ну, я так думала… но у меня никогда не было к нему никаких чувств… — сбивчиво затараторила Вера, но Хейм приложил палец к ее губам. Его улыбка была ласковой и одновременно грустной, будто он в тот момент думал о том, что вскоре привычной ему Земли, тихого уюта накануне Нового года, счастливых часов наедине с Верой уже не будет.