Дед Пихто

Сахатый джамбо внутри пуст — почему-то. В салоне бизнес-класса, напоминающем своими размерами кинотеатр, вместе с Калачовым пять человек. Калачов решает ничему не удивляться и все «почему-то» вынести раз и навсегда за скобки как общий множитель всего происходящего с ним в его замечательном сне. Сахатый джамбо внутри пуст, ну и хорошо — пять человек расселись по салону где кому вздумалось, юноша и девушка, появившиеся из-за занавески, оба неземной красоты, исполняют для них «танец стюардов». Звучит тихая музыка, на плечах танцоров блики света, на груди галстучки, в руках они держат кислородные маски и изящными жестами обозначают их надевание на лицо. Мягкие улыбки стюардов отвергают эти самые маски и заодно отвергают всякое беспокойство о безопасности полёта. Сладчайшая речь на немецком и на русском попеременно баюкает: «1700 километров... 10 ООО метров... 840 километров в час... Через два часа посадка в аэропорту Тегель...»

«Что будете заказывать?» — наклоняется к Калачову милая фройляйн в форменной блузе, легко подкатывая четырёхэтажную витрину, всю заставленную яствами. Калачов, полуприкрыв глаза, чтобы не испугать девушку их голодным блеском, медленно подаётся к повозке. Он вертит бутылки и любезным голосом заводит разговор об ирландском пиве, непременно тёмном, бочковом, «Гиннесс», в высоком бокале... «Гиннесс» только баночное, огорчается фройляйн, не беда, утешает её, дрожа, Калачов, давайте его сюда и орешков солёных, битте. Он медленно ест, медленно пьёт, но быстро хмелеет и замирает надолго с улыбкой на устах и красочным журналом на коленях... Из воздуха возникает другая стюардесса, ещё краше первой, щипчиками она подаёт Калачову с подно-сика влажную, нагретую салфетку. Калачов отирает салфеткой персты, не спеша налаживает столик, ждёт. Пожилую фрау в соседнем ряду обслуживает стюард. Наушники транслируют одиннадцать музыкальных программ и одну — не то стихи, не то псалмы. Что если снять туфли? Ладно, после обеда. Вот его уже несут. Калачов снимает прозрачную крышечку с блюда, нюхает и — стонет тоненько, в унисон с невидимым микромоторчиком под обшивкой. Нет, он знал, что у них вкусно, ему говорили, он готовился, он намеривался встретить западную еду достойно и не сомневался, слушая охи и ахи российских мещаночек с тонкой такой, грустной усмешкой, что уж его-то этим не проймёшь, уж он-то, да... И вот Калачов плачет — натурально рыдает над блюдом, роняя на пол прозрачные вилочки, роняя злые слёзы на сыр и зелень, ничего больше не видя от стыда и безнадёги собачьей своей жизни... Да это хмель, ерунда, просто он расслабился, это всё пиво на голодный желудок. Калачов встаёт, выходит в туалет умыться. Он вздыхает глубоко несколько раз и, развеселясь, вытирает морду женской гигиенической прокладкой из пластмассвого контейнера.

У них дизайн, конечно, эргономика, у них чемоданы на колёсиках: чуть приподнимут один угол и — катят спокойно до такси. Калачов уже в Тегеле. Вот он, навьюченный минами, стоит в очереди в кабинке паспортного контроля и щиплет себя за ляжку, силясь проснуться. Германия, однако. Если этот сон сейчас же не кончится, надо будет как-то добираться до Потсдама — а как? «Шпрехен зи дойч?» — пограничник любуется калачовой визой. «Найн», —отвечаете достоинством Калачов, и немец громко радуется шутке. Ему весело; Калачов сдержанно улыбается, но стоит на своём: с чиновниками — только на родном языке. Фриц зовёт коллегу, владеющего русским, тот затевает беседу: цель визита и т.п. — Калачов отвечает, привычно набычась. Но тут он замечает в конце зала юную пару странного вида — длинного худого парнягу в очках и богемную девицу, две белых вороны среди сплочённого импозанта. Свои, — умиляется Калачов. Он поднимает руку в приветствии — те обрадованно машут транспарантиком “КАЛАЧОВ”, и всё меняется: «Это за мной», — вальяжно говорит Калачов солдату, дерзко забирает у него свой паспорт и, широко улыбаясь, шагает к скачущей в нетерпении парочке; солдат желает вслед удачи.

«Херр Калатшофф?» — на всякий случай справляется парень. «Яволь!» — отвечает мэтр из России и хлопает парня по плечу, «Гутен таг», — он кланяется девице. Его сажают в «БМВ», его мчат по солнечной аллее и распра-шивают о России, а он рассказывает им о России по-английски — к собственному удивлению, ах да, все удивления — за скобки. «Зе литтл презент, джаст э моумент»,