Дед Пыхто

— Не могу, Васек, честное слово, не могу. Меня же Главный за шиворот — и утащит. Ох, и строг зверь. Не смотри, что ласковый. Нет, Васек, пойду. Может, ты со мной?

— Не-е, я зверь вольный. Не тянет в клетку. Может, когда надумаю, а сейчас — нет, не хочу.

— Жалко, Вася. Сколько не виделись, и опять расстаемся.

— Конечно, жалко…

Главный слон протрубил сбор. Звери построились парами — впереди Главный слон и медвежонок Мишук, назначенный провожатым. Главный медведь сказал ему:

— Ты уж, Петя, постарайся. Доверяю тебе: ты резвый, расторопный и умишко толково соображает. Ласковый ты, послушный. И пора уж специальность какую-нибудь иметь- Вот проводником станешь. Потом геологов, охотников будешь водить.

Главный слон скомандовал:

— Шагом арш! Запевай!

Звери зашагали в город и запели старинный африканский марш:

Мы идем из Африки,
Все из той же Африки.
И сами не знаем, куда мы придем —
Ай, да люли!

Ночью звери вдруг почувствовали себя плохо: кожа покрывалась мурашками, мышцы свело, носы онемели и все враз начали ежиться, зевать, чихать:

— В чем дело? — спросил Главный слон у медвежонка.

— Ночь. Холодно. А вы не привычные.

— Что делать?

— Бегать, скакать и играть.

— Показывай.

Медвежонок разбежался и плечом поддел слоновью ногу, слон и не почувствовал толчка, но понял, в чем суть. Передал по цепочке приказание:

— Всем толкаться, да посильнее. И при этом бежать. Медвежонок тут же научил всех такой песенке:

Холодно было нам,
Все делили пополам.
Холодно, холодно на морозе петь.
Если даже, если шуба не умеет обогреть.

С этой песенкой и пошли. И действительно, от толкотни стало теплее. Главный слон еще спросил у медвежонка:

— Что такое «даже»?

— А? Это халат такой стеганый. А может, что-нибудь другое.

В ГОРОДЕ

Зверей в городе не ждали, сном-духом не слыхали про их мореплавание, поэтому горожане при виде звериной толпы побледнели, онемели, с перепугу начисто забыли знаменитое сибирское гостеприимство. Вместо того, чтобы встретить хлебом-солью, повести с дороги в баньку дорогих гостей — пусть бы попарились, похлестались березовыми веничками, а после кваску холодного попили, да и за стол — к самовару для душевной и долгой беседы — вместо этого горожане попрятались на чердаки, в подвалы, за толстые, каменные стены домов. У одного окна стояла старушка, вздыхала, крестилась, жалостливо приговаривала:

— Охти мне, горюшко какое! Пожар в тайге все зверье выгнал. Куда же они подеваются, погорельцы лесные! Вышла бы, милостыньку подала, да ведь боязно. Ишь, страшные какие!

Муж ее, Пантелеймон Иваныч, торопливо протер очки:

— Да ты что, старая? Вовсе глаза потеряла? Это где ж ты в тайге слона видела? Или этого, пятнистого-то черта? Тьфу, из головы вылетело! Леп, лип, лэп… Ну, вроде партыто! А! Леопарта! Нет, Фоминишна, тут не пожар. Тут, считай, мировое событие. Тут, крестись, не крестись, а звери иноземные. Должно, от войны сбежали. А может, ученым неймется: опыт какой проводят. Переселяют из одного места в другое. Сейчас такие опыты сплошь да рядом: то зайцев привезут, на волю отпустят, то рыбу из реки в озеро. Чтоб, значит, везде было густо, а пусто — нигде. А, может, просто по свету бродят, счастья ищут. Надо посмотреть, Фоминишна, радио послушать, газетки почитать, потом уж на улицу-то показываться. А то выйдем, а вдруг не положено.

Дед Пыхто в прежнем дождевике, в накомарнике залез на дерево и вопил изо всей мочи, разжигая панику, подливая масла в огонь.

— Дожили! Слоны и львы по улицам ходят! Мало им собак и кошек, теперь — львы. Чем ты возьмешь этого льва? Не пнешь, палкой не стукнешь, кипятком не ошпаришь! Он тебя первый ошпарит. Разжует и выплюнет. Нет, куда смотрит милиция?! Безобразие!

Он спрыгнул с дерева, вскочил в будку телефона-автомата и, не закрывая дверь, позвонил в милицию.

— Алло! Милиция! Вы куда смотрите?

— На улицу.

— Так звери же там, звери!

— Видим.

— То есть, как видим! Вам за что деньги платят?! За видим, да? Перекусают же всех, съедят, косточки обгложут. Сделайте что-нибудь! Оштрафуйте, задержите — нельзя же так?

— Кого? Зверей? На сколько оштрафовать?

— Вы мне бросьте эти шуточки! Милиция вы, а не я, Я ведь и на вас управу найду.

— Выходите, посмотрим.

— Безобразие! Еще милицией называются! Даже со зверями справиться не могут! — Дед Пыхто бросил трубку, довольно улыбнулся под накомарником, но тут запнулся о порожек будки и упал. Мгновенно рассвирепел, зарычал, как сто львов. На лбу у него засияла шишка. Дед Пыхто вскочил и, не сходя с места, при свете шишки начал писать жалобу на милицию.

Еще у одного окна сидели две приятельницы. На одной был розовый сарафан, на другой — зеленый. Приятельницы восхищались, хлипали в ладоши, перебивали друг друга:

— Ой, Маня!

— Ой, Таня!

— Ой, прелесть!

— Ой, чудо!

— Смотри, смотри, какая миленькая обезьянка. Так бы и погладила, гак бы и прижала!

— А зеброчка-то, зеброчка какая полосатенькая! Пижамка, халатик, тельняшечка, миленькая!