Дед (СИ)

У деда за спиной старый истёртый рюкзак, бледно-зелёный, с коричневыми разводами по бокам - грязь - и заплатами в нескольких местах; висит на нём, как лягушка. "Да купи ты себе уже новый" - говорит бабушка. Купил. Отдал мне. А сам всё со старым. Привык. И одежда у него уже дряхловатая: куртка - пуховик, лет пятнадцать, небрежно, по-мужски зашитый какой-то чуть ли не бечёвкой, это на рукаве; на спине - оторван маленький лоскуток ближе к вороту и сигаретой пропалена дырка. Дед не курит. От прежнего владельца. Чёрные брюки, заметно вытянутые в коленях, - древни настолько же, насколько и куртка. Никто и никогда их не гладит, только пару раз в год, если не в несколько лет им уготована редкая встреча с щёткой. Щётка ещё старше брюк, вся изгрызенная, грызли её поколения три-четыре домашних собак, не меньше. На ногах резиновые сапоги. Вот резиновые сапоги - новые. Новые они только потому, что вещь крайне нужная в быту, и ещё потому, что старые сапоги, выдержав бесчисленное множество починок и буквально испещренные заплатами, все же, скрипя сердцем, были при помощи ножниц варварски укорочены и превращены в обычные дворовые опорки; дойти до сортира хватит - ну и нормально. На голове у деда красовалась зимняя шапка с козырьком, отороченная с боков чем-то видимо долженствующим имитировать каракуль. Цвета она была черно-серая. Изначально, конечно, просто чёрная. Серый появился уже в процессе носки - истёрлась кожа; или скорее дерматин.

Дед шёл впереди меня; бодро, быстро, размашисто. Привычка к скорой ходьбе - от него. Не люблю медлить. Но даже такому скороходу как я за дедом было угнаться нелегко. Он не просто шёл - маршировал, как на плацу, твёрдо и уверенно, я несколько раз ловил себя на том, что просто любуюсь его походкой. Иногда казалось, что у него из-под ног должны вылетать искры, а из воздуха течь кровь - так резко он работал руками. Сзади мне было хорошо видно, насколько дед зарос - шея кучерявилась, из ушей пучком лезли волосы - и я подумал, что надо бы не забыть напомнить ему про парикмахерскую. Он не очень-то жаловал цирюльников, но раз в два месяца исправно их посещал. И выходил оттуда невероятно помолодевшим и посвежевшим. Там ему аккуратно подстригали не только на голове, но и в ушах, заранее деликатно осведомившись у деда и испросив разрешения проделать над ним эту процедуру. Подстриженный и помолодевший дед напоминал мне почему-то офицера Третьего Рейха, хотя белокурой бестией он не был, а наоборот - у него были черные как смоль волосы и большой, к тому же ещё и перебитый в детстве упавшей на него лесиной, нос.

В последнее время дед стал носить тёмные очки. А всё из-за того, что у него сильно болел и ныл локоть. Не знаю, каким образом он вывел одно из другого. Начитавшись каких-то статей в интернете и сделав определенные выводы из огромного опыта самолечения, он решил, что именно слепящее солнце повинно во всех бедах. И стал носить очки. Выглядел крайне необычно и ново, я ещё никогда прежде не видел его в солнцезащитных очках. Дед вообще не любил, точнее терпеть не мог всех этих "излишеств". Он был минималистом в быту. Минималистом-радикалом.

Теперь вот шёл рядом со мной - мы вышли на широкий зимник, соединяющий нашу деревню с соседней, здесь можно было спокойно идти рядом, а не друг за другом. В последнее время дед стал частенько сдерживать свой напор. Он замедлял шаг и несколько раз даже предлагал остановиться отдохнуть во время наших предыдущих переходов из города в деревню и обратно. Идти было не близко - шесть километров, но раньше у нас даже и разговоров никогда не заходило о том, чтобы где-нибудь на полпути присесть на кочку, бревно или просто пару минут постоять. Меня это поначалу обеспокоило, но я успокоил себя тем, что всё-таки время идёт, и старость берёт своё. Не всегда ведь дед будет каждый день бегать на лыжах по пять километров. Мы с ним бегали вместе, вот ещё месяца два-три назад, но потом как-то постепенно и незаметно стало так получаться, что я бегал уже один. И вспомнил об этом только недавно, когда начались все эти остановки и передышки.