Дед умер молодым

Выйдя с перрона, сев в ожидавший его экипаж, увидел сразу нескольких городовых. Целый наряд блюстителей порядка патрулировал Никольскую — главную улицу поселка. Кто же это своей властью распорядился в Орехово-Зуеве в его отсутствие? Зачем и кому это понадобилось? Сдерживая нарастающий гнев, Савва Тимофеевич сказал кучеру:

— На дачу вези.

Гостиная загородного дома выглядела очень уютно. В камине потрескивали березовые дрова, горевшие ровным пламенем, на столе фыркал самовар, за морозными узорами на окнах проглядывали деревья сада, за ними — черное зимнее небо с большими яркими звездами. Все вокруг выглядело так, будто и нет на свете никаких больших городов, дымящих фабрик, толп, шумящих на улицах, городовых со свистками, верховых казаков.

Однако чувство обиды, стыда, тревоги, владевшие Морозовым с памятного «кровавого воскресенья», не проходило. Оно еще более усиливалось пониманием собственного безвластия. Угнетало постоянное бесцеремонное вмешательство в его, Морозова, хозяйские споры с рабочими, в дела, которые он привык решать без посредников.

Страсть до чего хотелось Савве Тимофеевичу приструнить самовольных фабричных администраторов, чтобы потом уж потолковать по душДм, по совести со старостами.

«Да, да. Утро вечера мудренее. За ночь много надо будет обдумать».

Но завтрашнего дня дожидаться не пришлось. Старосты явились на хозяйскую дачу поздно вечером.

Савва Тимофеевич поздоровался со знакомыми за руку, некоторых назвал по имени-отчеству, всем предложил приветливо:

— Садитесь, милостивые государи...— И усмехнулся укоризненно: — Однако поздновато пожаловали. С какой это радости?

— Радостей у нас и в заводе нет, Савва Тимофеевич,— язвительно и степенно ответил кряжистый усач,— а днем ходить по гостям нам некогда — на твою милость работаем.

— Ладно шутки шутить... Сейчас, ежели желаете, чайку попьем, а о делах потолкуем завтра.

Желающих чаевничать с хозяином не нашлось. Старосты один за другим поднимались со своих мест.

Хмурыми, недовольными выглядели они и на следующий день в директорском кабинете, слушая Морозова.

— Требования у вас большие, серьезные, понимаю. Но и вы должны понять: тут одной моей доброй воли мало. Надо еще пайщиков, членов правления спросить, что они решат...

— Это заранее нам известно — отказ... А тебе, хозяин, не к лицу хитрить... Тебе мы верим, то есть верили до сих пор...

Кому принадлежали эти обидные слова, Савва Тимофеевич не запомнил, но себя сдержать не смог. В гневе встал с кресла, шагнул к двери, сказав на ходу:

— Тогда письменно все разъясню, не обессудьте...

Дверь за директором закрылась мягко, без стука. Рабочие продолжали сидеть в тягостном молчании, переглядываясь.

В кабинет стремительно шагнул чиновник, судя по мундиру, весьма высокого ранга. Рявкнул начальственно:

— Что за сборище? Почему сидите, когда с вами разговаривают? Встать!

Никто не шелохнулся. Но вот в раскрытой двери за представительной фигурой вице-губернатора Сазонова показались полицейские. Волей-неволей пришлось рабочим выходить из кабинета, осторожно пробираться меж блюстителями порядка.

Морозов был готов плюнуть в лицо, надавать пощечин Назарову. Ведь конечно же обращение во Владимир, приезд оттуда в Орехово-Зуево вице-губернатора с изрядной свитой городовых были организованы им, самовлюбленным Сергеем Александровичем, доверенным лицом главной пайщицы, Марии Федоровны. Но стыдно выносить сор из избы, недопустимо перед посторонними людьми выворачивать наизнанку всю кухню Никольской мануфактуры, представлять на всеобщее обозрение семейные интриги. Нельзя позорить именитую в России фамилию, которую сам он, Савва Морозов, старался носить с достоинством. Волей-неволей надо сдерживать свои чувства, соблюдать приличия. И молчать, сознавая свое безвластие! И подчиняться власти, которую не уважаешь!

Однако формально носителем власти оставался все же он, директор-распорядитель. Родственники подталкивали его на конфликт с рабочими, на него взваливали всю ответственность.

Этот день ознаменовался официальным началом стачки.

А на следующий — на стенах цехов и казарм, на заборах появились печатные уведомления дирекции, подписанные С. Т. Морозовым:

«Требование наградных рабочим не может быть удовлетворено по нижеследующим причинам: в силу параграфа 91 Устава товарищества Никольской мануфактуры наградные за истекший 1903—04 год принадлежат служащим. Выдача наградных из какого-либо другого капитала по Уставу не является возможной.

Вопрос о том, чтобы рабочие принимали участие в отчислениях от прибылей, будет возбужден на ближайшем общем собрании пайщиков товарищества, причем я обязуюсь его поддерживать в смысле, желательном для рабочих... Рожающие работницы будут получать по 10 рублей в качестве вспомоществования за время, потерянное при родах. Вспомоществование за время болезни будет повышено.

Расценки пересматриваются при участии старост».

Еще через день рабочие повторили требование о выдаче наградных. Дирекция ответила: «Исполнено быть не может».