Дедушка

A tal señor, tal honor, то есть всякому своя честь, и вот говорят о Пикассо.

— Qué talento! Qué genio![8]

И пьют за него. И едят за него. И горланят о нем.

Объятия, хохот, набитые рты, гримасничающие губы, понимающие подмигивания, голоса, модулирующие на все лады. Срывающиеся. Хрипловатые.

Comida hecha — compañia deshecha, то есть прошел праздник — и прощай, святой, назавтра все они забудут о моем отце.

Среди гостей племянник дедушки, Вилато. Он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Хорошо, что ты жива.

Палома, Майя, Бернар, Кристина и ее сын Бернар, мой сводный брат… все вдруг столпились вокруг меня.

— Марина, ты должна быть мужественной.

— Марина, жизнь тебя не баловала.

— Марина, твой дедушка, брат и вот теперь отец. Бедная малышка Марина.

Бедная малышка Марина. Мной интересуются.

Я живу среди смерти.

На следующий день у меня встреча с мэтром Баке де Сарьяком, одним из дедушкиных адвокатов. Он пожелал меня видеть, чтобы передать мне конверт, оставленный отцом. В нем сто тысяч франков и записка трясущимся почерком: «Оставляю тебе эту сумму, чтобы поддержать тебя. Сжимаю в объятиях».

Подписано Пауло. Совсем просто — Пауло.

— Ваш отец хотел сам передать вам это, — объясняет мэтр Бакс де Сарьяк, — но он не осмелился вам позвонить.

Мне хочется ему сказать, что я в любом случае не приняла бы от отца этих денег. Мне хочется ему сказать…

Зачем? Я больше не держу зла. Это просто письмо, в котором сто тысяч франков.

Последнее пособие, за которым спряталось раскаяние.

Вокруг меня все суетится Клод. Я провинциалка. Он считает нормальным быть моим гидом в лабиринте делового Парижа.

— Сегодня после обеда ты встречаешься с мэтром Зекри. Он будет ждать. Я ему позвонил.

После смерти отца я вместе с братом Бернаром имею тоже право на наследство Пикассо, что и он, Жаклин, Майя и его сестра Палома. Только без скандалов, он хочет, чтобы все прошло гладко.

— Знаешь, мы ведь, так сказать, тоже страдали. И нам, и нам знакомы несчастья…

Сваливая все в одну кучу, он старается уравнять наши горести, а я — у меня ведь больше нет Паблито…

Мне не хочется отвечать. Ни отдача долгов, ни сведение счетов меня не интересуют, я хочу одного — вырваться из всей этой истории и, главное, убежать от этой семьи, которую объединяют замогильные интересы.

Мэтр Пьер Зекри, нотариус, занимающийся наследством, встречает меня так, как нотариусы принимают имеющих законные права.

— Марина Пикассо, дочь Пауло Пикассо и Эмильенны Лотт, находящейся в разводе с последним, по уставу о правах наследования ab intestat…

Я не слушаю его. У меня совсем другое в голове. Идя сюда, я сломала каблук своего сабо, а у меня нет другой обуви…

Сижу с отсутствующим видом. Вся эта юридическая суетня меня не касается.

И все-таки одно не выходит у меня из головы: с теми грошами, которые мне завещал отец, и чеком, который мне передает мэтр Зекри в виде аванса, я смогу отдать долг Марии Терезе Вальтер, рассчитаться наконец за мою малолитражку и, быть может…

Нет, ничего. Ничего не хочу.

Возвращение в Гольф-Жуан. Первый порыв по прибытии — положить мой первоначальный капитал в банк на счет моей матери.

Срочный вклад. Конечно.

Моя мать. Она, которая так фантастически завидовала богатству Пикассо — вот забавно, — не хочет пользоваться деньгами, которые могла бы истратить по своему усмотрению. Напротив, она продолжает экономить на всем. Ее мания сменила вектор. Теперь ей не дает покоя не могущество дедушки, а ее собственное влияние.

— К счастью, здесь есть я, чтобы проследить за капиталом моей дочери. К счастью, она меня слушается. Она за меня держится.

Бакалейщик, булочник, мясник, аптекарь и вся их клиентура разинули рты от восхищения.

Вот что ей важно.

Если все детство и юность тебе пришлось выклянчивать хоть чуточку нежности и внимания к себе, если ты не имел ни гроша в кармане, если свое собственное имя несешь с таким страданием, как несут свой крест, если ничего нет и все потеряно, тогда весть о наследстве звучит как обвинительный приговор суда.

Знаю, что найдутся такие, кто скажет: «Ее дедушка был знаменитостью, он оставил ей богатство, у нее много денег… И что она все жалуется?»

А я и не жалуюсь. Я хочу всего лишь приоткрыть дверь в мою память и рассказать все так, как я это пережила.

Когда меня впервые пригласили к столу, за которым делили наследство, я не понимала, чего от меня ждут. Я хотела только одного: скрыться от клана Пикассо.

Чтобы сделать это поскорее, я отказалась от той части, что бабушка Ольга оставила отцу, отказалась и от доли Паблито, которая должна была бы перейти — пополам — мне и моему сводному брату Бернару. По правде говоря, я не хотела ввязываться ни в какие истории. Я была слишком разбита.

Чтобы почувствовать себя еще свободнее, мне оставалось только выкупить права обладания у Кристины, второй жены отца. Там мне причиталась четверть.