Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков

Сквозь стекла стареньких очков
Дед смотрит на меня:
«Ты внук мой, Боренька Крючков» —
Так говорят его глаза.

А я в лицо его смотрю

И, без сомненья, ясно вижу
Свой лоб и нос, свою губу,
И подбородок сужен книзу…

А потом опять потеря, его не стало через год с небольшим. И оказалось на всю огромную крючковскую семью всего две могилы. Все остальные лежат во рвах или могилах безымянных.

Айна Петровна Погожаева и Борис Викторович Крючков

Бедные дети и внуки «репрессированного поколения», появившегося на свет еще до 1917 года. Если бы не Октябрьский переворот, жизнь деда и его большой, трудолюбивой семьи была бы совсем другой. Люди чести и до революции работали, не жалея сил на Отечество, матери воспитывали детей, дети получали в столичных университетах образование и возвращались на Урал в родные пенаты. У меня было бы значительно больше родственников, двоюродных братьев и сестер, дядьев и теток, племянниц и племянников, их мужей и жен. Связь времен не прервалась бы, мне не пришлось бы по крупицам собирать сведения о своей большой семье. Нас и сейчас много. Когда мы собираемся большим кругом, получается около сорока человек. Дед был бы рад: его внуки и правнуки стали учителями, врачами, журналистами, теми, кого называют интеллигенцией новой России. Оттуда он смотрит за нами внимательно и беспристрастно. Мы стараемся не посрамить имени наших предков, у нас у самих выросли внуки и уже родились правнуки. Для них я написала эти заметки, надеюсь, что имена представителей семи поколений для моих потомков не будут закрыты завесой забвения. Жизнь идет… Храни их Бог!

А. А. Хвалебнова Дедушкиными маршрутами

1 сентября 1971 года я отправилась в первый класс. Всех моих будущих одноклассников провожали мамы, бабушки, возможно, кого-то даже отцы, и только одна моя одноклассница пришла с дедушкой. Дедушек больше ни у кого не было, и мы смотрели на этого единственного дедушку как на некое удивительное явление природы, к тому же он выглядел несколько странно — в очень старом, потертом плаще, круглых очках, державшихся на резинке, прикрепленной к дужкам, и в довершении всего, несмотря на седину, можно было догадаться, что он был когда-то рыжим. Необходимость дедушки в жизни показалась мне тогда весьма сомнительной. К слову сказать, этот дедушка оказался замечательным человеком и преданнейшим другом своей внучки. И только много позже я стала задумываться о том, а каким же был МОЙ дедушка, Вениамин Аркадьевич Зильберминц.

Никто из моих домашних не мог, вернее не спешил, дать мне ответ. Я мучилась в догадках: раз геолог, так может, погиб в экспедиции? Или погиб на фронте? Может, умер от старости, ведь он был много старше бабушки? Постепенно реальность стала проявляться, как отпечаток на фотобумаге, и когда в конце 1980-х стали открываться архивы, моя мама отправилась в КГБ, чтобы узнать всю правду до конца. Донос и «следствие» были, по обыкновению того времени, абсурдны. Приговор был приведен в исполнение сразу после оглашения. Маме даже вернули кое-что из его личных вещей. Но что она могла рассказать мне о нем как о человеке, если ей было неполных пять лет, когда она видела его в последний раз. Я рассматриваю фотографии, читаю письма. Думаю, он был очень мягким, застенчивым, скромным и бесконечно наивным человеком, очень любил своих многочисленных детей и с трудом разбирался с женами, пытаясь их как-то примирить. О нем, как об ученом, ученике и друге В. И. Вернадского и первооткрывателе многих методов в геохимии, уже, к счастью, вспомнили и написали много хороших слов.