Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков

— Какая разница! — говорит Олег Александрович Второв. — Главное, результат. Думаю, ничего серьезного тогда и не было. Просто ваш прадед пропустил срок: заболел, уехал. Спохватился, когда поезд ушел. Видите, догнал… Догнал, но сколько времени на это потребовалось! Сколько сил! Сколько бумаг! Прежде всего согласие коллеги, совладельца торгового дома: «Изъявляю со своей стороны полное согласие на причисление в Московское 2-й гильдии купечество другого полного товарища моего, бывшего Московской 2-й гильдии купца Ивана Ивановича Розенблат по Промысловому Свидетельству, выданному на 1910 год за № 5332 на имя нашего Торгового дома под фирмою “Розенблат и Гершман”, и получить по нем сословное купеческое Свидетельство. Московский мещанин П. Гершман». Далее бумага от нотариуса: «Я, нижеподписавшийся, удостоверяю, что подпись сделана собственноручно в присутствии моем, Александра Федоровича Момма, Московского нотариуса, в конторе моей, находящейся в городской части на Ильинке в доме Троицкой лавры членом Торгового дома “Розенблат и Гершман” — московским мещанином П. Гершманом, живущим в Москве, по Арбату, в доме Титова, лично мне известным. 1910 года января 23-го дня. По реестру 1668. Нотариус Момм».

Теперь можно делать следующий шаг. 27 января Иван Иванович обращается в Казенную палату: «При этом представляю прежнее мое купеческое Свидетельство и Промысловое Свидетельство. Также Промысловое Свидетельство на 1910 год на имя моего Торгового дома, подписку члена и полного товарища П. А. Гершмана о согласии его на получение мной сословного купеческого свидетельства».

Наконец, 6 февраля столоначальник Мясницкой слободы подтверждает, что Иван Иванович «в числе несостоятельных должников не значится». Лишь после этого восстановили.

— Вопрос решился быстро, — продолжает Олег Второв. — Иные купцы, споткнувшись, годами не могли встать на ноги, дела поправить. А тут перерыв на мещанство меньше месяца. Да и ЧП случилось один раз!

Стоп! Один ли раз? Я ведь читала бумагу, которую Казенная палата выдала попечителю Московского учебного округа, когда Зиночка решила получить звание домашней учительницы: «Дано сие в том, что в Московском мещанском сословии по Мясницкой слободе состоят записанными Иван Иванович Розенблат, его жена, их дочь Зинаида, 18 лет от роду, веры православной, перечислены в мещанство из Московского купечества на 1895 год».

Странно, из купечества — в мещанство! Обычно ведь наоборот. Я тогда не придала этому значения, думала, описка. Зина сдавала экзамены дважды, потом другие дочери. И каждый раз требовались сведения о родителях. Увы, всюду эти слова: «Из купечества в мещанство!» Итак, 1895 год. В столь далекое прошлое я и не заглядывала. Ведь первое упоминание о своей семье я нашла в книге «Вся Москва» за 1900 год. Оно-то и стало для меня отправной точкой отсчета. Я все время шла вперед от этой даты. Оказывается, нужно было идти и назад.

…Московский городской архив на Профсоюзной улице открывается в десять часов. Бутерброды в сумку — и каждый день как на работу. Фонды, описи, дела… Фолианты дел.

Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку

[18].

Я тоже ловлю, но, в отличие от героя Пастернака, ловлю то, что уже случилось. «Что случилось на моем веку». Сказать, что работа в архиве засасывает, значит, не сказать ничего. Она поглощает. Это не хобби, не времяпрепровождение. Это образ жизни. В первые дни ждешь-надеешься: еще немного, и появится блюдечко с голубой каемочкой. А на нем все сведения, которые ищешь. Блюдечка не будет: архивы неохотно открывают свои тайны. Не случайно нас называют там не читателями, а исследователями: сопоставляем, анализируем, домысливаем… изводим единого факта ради сотни томов архивной руды. Иной том — более десяти килограммов.

Кто ищет, тот всегда найдет. Нет, не всегда! Находки, к сожалению, не столь часты, многих дел в архиве просто нет: затерялись-заблудились по дороге. Но даже если нужный материал значится в списке, радоваться рано. Ждешь заказ — получаешь отказ.

— Видите, — объясняют мне. — На этом бланке написано: «Нуждается в реставрации». На том — «Требует переплета». Какая разница! Все равно — отказ. Разница огромная. Если «нуждается в реставрации», дело не выдадут. Никогда. А вот переплет… Нет переплета — есть надежда. Надежда получить документы. в порядке исключения, только на один день и на конкретное число. Не приедешь — дело вернется на полку. Навсегда.

По описи кажется: в этом томе будет то, что нужно. Нет, опять ничего нового! Один раз, второй, третий… Плюнуть? Послать все к черту? Никто ведь не заставляет. Пропади он пропадом, этот архив! Но тут, как на беговой дорожке, приходит второе дыхание, и бежишь к финишу, продолжаешь искать, надеяться, ждать. Чем больше ждешь, тем находка желаннее.

Но где же этот таинственный 1895 год, когда прадед был исключен из купечества? Впрочем, смотреть надо и предыдущие года, когда он был в купечество причислен.