Дедушка Илья

– - Вольно ж!.. вольно ж, ерошкина мать! -- вдруг загорячился дедушка Григорий. -- Они от себя упустили. Кто ж виноват, что у Ликсея башка-то не работала? Али, ерошкина мать, Тишке-то зачем такую волю давать? Он лодыря строит, а на него и глядеть? В солдаты его без зачета!.. Он, такой-проэтакий, даром что лодырь, а тоже, ерошкина мать, гордость имеет. К дяде-то покосить или овин обмолотить не придет, -- а что у него руки отвалились бы? Жрать, ерошкина мать, нечего, а спины согнуть боится. А как стукнет нужда-то -- идут скучать! А что, мы свое добро-то во щах вытянули? Нам оно тоже достается, а другие на него, ерошкина мать, глаза пялят.

Дедушка Григорий так взволновался, что покраснел, и голос его сделался тонкий и резкий. Дедушка Илья с усмешкой поглядел на него и молвил:

– - Не горячись! Никто у тебя твоего не оспаривает, твое у тебя и останется, только других не осуждай: у тебя своя линия, а у тех своя. Такая, знать, судьба!

– - Я не охуждаю… а я, ерошкина мать, только дело говорю. Кто заботу имеет, тот и просвет видит и все такое, а кто не старается, тот всегда в нужде колупается, это, брат, ерошкина мать, верно.

– - Не стараньем люди добро наживают… Пословица-то не зря говорится: от трудов праведных не наживешь палат каменных.

– - Мы и не в палатах, ерошкина мать, живем, ишь у нас хоромы-то не лучше других, -- сказал дедушка Григорий.

– - Не про тебя и речь идет, -- опять с усмешечкой молвил дедушка Илья. -- Ты, може, работать горазд, вот у тебя во всем и достаток, а я про тех в уме держу, кто сам ничего не делает, а к нему валится со всех концов.

Дедушка Григорий густо покраснел, и глаза его загорелись такою ненавистью к дедушке Илье, что он уж не мог скрыть ее. Незнамо для чего он взял свою книжку, раскрыл и уставился в нее. Мне заметно было, как у него дрожали руки. Поглядев в книгу, он вдруг захлопнул ее, отпихнул в сторону и сказал:

– - По нынешним временам в деревне кому хошь, ерошкина мать, трудно жить. Времена не те стали. Нонче всякий, кто ни на есть, ерошкина мать, храп имеет, и нет с ними никакой справы. Бывало, хорошему человеку-то не то что грубое слово, а все почет отдают, а нонче какой-нибудь прощелыга, а уж тебе, ерошкина мать, глаза колет.

– - Так поди в волости и пожалься, може, и теперь хорошего человека послушают? -- насмешливо вымолвил дедушка Илья.

– - Куда мне жалиться, на кого мне жалиться, что ты, ерошкина мать, говоришь?

– - Я знаю, что я говорю, и понимаю, авось не маленький, -- сказал дедушка Илья и громко вздохнул: -- Чудное дело! Пришел я к Прасковье -- нищета, убожество, уж и видно, что плохо, ан и обласкала тебя, и обогрела тебя, и на судьбу не очень жалится. Пришел к тебе, все видно хорошо, а ты ноешь и не знаешь, как от меня отделаться! Отчего это? Или это вот как пословица говорится: иного человека употчуешь кусом, а иного не употчуешь и гусем?

– - Не знаю, ерошкина мать, я про себя говорю, а как там другие, не знаю…

Дедушка Григорий замолчал. Он или не находил, что говорить, или ему не хотелось уж и говорить с дедушкой Ильей. Замолчал и дедушка Илья. Бабушка Татьяна поглядела на них и молвила:

– - Ну, что это вы так сидите? Ты бы, Григорий, сказал Авдотье, -- она бы самоварчик поставила, да чайком бы брату погрел косточки.

Дедушка Григорий нехотя взглянул на дедушку Илью и проговорил:

– - Ну, не велик барин-то; он, чай, ерошкина мать, скусу в чаю-то не понимает. Ему бы вот винца стаканчик, да, на грех, ерошкина мать, вина-то у нас нету.

– - Небось есть… -- заикнулась было бабушка Татьяна.

– - Нету! -- твердо отчеканил дедушка Григорий и так поглядел на бабушку Татьяну, что та сразу прикусила язык.

– - Угостит когда-нибудь, -- с напускною веселостью сказал дедушка Илья, -- не в последний раз, чай, видимся-то!

Дедушка Григорий пытливо взглянул на брата, как бы желая понять, что значат эти слова, и отвернул глаза в сторону и стал глядеть в окно. Бабушка Татьяна хотела что-то спросить дедушку Илью, но он поднялся с места и проговорил:

– - Ну, нам, видно, и идти пора. Прощайте, пока!

– - Прощай! -- сказал дедушка Григорий и не поворотил даже в нашу сторону головы.

– - Опять ходи, -- сказала бабушка Татьяна, -- пригадывай к обеду когда, а то у них-то, чай, голодно.

– - Голодно, да просто, -- сказал дедушка Илья, -- а где просто, там ангелов со сто.

С этими словами мы вышли из избы.

XIV

Когда мы пришли домой, дедушка Илья был печальный, опустившийся. Он разделся, сел на лавку и заговорил:

– - Ну, милая невестушка, Прасковья Ефимовна, скажи мне на милость, с чего это наш братец разлезся так?

– - Торгует он, ну, чай, барыши получает, -- уклончиво ответила бабушка.

– - Да ведь это ж какие барыши, небось они не сотнями к нему валятся? А потом торговлю-то с чего он начал? С одними блохами ведь ничего не заведешь.

– - Иван хорошо в Москве живет, он ему подает.

– - А Иван-то живет в артели, а в артель-то поступить тоже нужно деньги. А он еще в то время отделился и новую стройку заводил?..

Бабушке волей-неволей пришлось намекнуть на господский магазей. У дедушки Ильи загорелись глаза.