Дедушка, не спи!

Следующие полчаса я смотрел на дедушкино лицо, полное сожаления и раскаяния, будто и не было тех семидесяти четырех лет, большую часть из которых (я был убежден) он издевался над своими подчиненными. Его грудь едва вздымалась и опускалась, а тело выражало слабость и беззащитность. Я думаю, если бы сейчас он увидел себя со стороны, ему бы захотелось застрелиться.

Два часа прошли в бездонной пустоте. Стемнело, сумрак окутал палату, и мне пришлось открыть дверь в коридор. Около полуночи меня потянуло в сон. Я сел на стул и, положив голову на кровать, задремал. Мне слышались стуки его сердца. Слабые, но частые. Позже моя голова очутилась на его руке. А в три часа я очнулся, будто разбуженный чьим-то присутствием.

В голову лез дурной сон. Я увидел Рамилку. Он сидел в дебрях дикой ежевики, а на его руках лежал мертвый пес. Рамилка плакал и поддерживал голову собаки, чтобы та не откидывалась назад. Из носа пса текла кровь, а мой друг, измазанный, скорее всего, той же кровью, утирал собственные слезы и дрожал от страха.

Когда я оторвал голову от кровати, и встряхнулся, чтобы прогнать ужасное сновидение, дедушка шевельнулся. Его глаза были открыты и смотрели в потолок, где на старой штукатурке виднелись желтые следы дождевых потеков. Нижняя челюсть отпала, и дедушка жадно хватал воздух. Он задыхался, и я уже хотел бежать за помощью, но тут челюсть захлопнулась. Дедушка, точно кит, вобравший в себя столько воздуха, сколько требовалось, чтобы уйти на дно, успокоился. Теперь он смотрел на меня, и в его взгляде вновь читалось прежнее упрямство и злость.

— Ты… — произнес он, и я подумал, что бы сделал отец, если бы узнал, что дедушка заговорил. — Х…й березовый, остолоп, дерьмоед, черт бы тебя побрал!!!

Он почти шевельнулся. На лице отразилось былое омерзение, словно его опустили в колодец с вонючей водой. Густые брови всплыли над широкими глазами, край левой ноздри задрался. Его физиономия ожила, как после долгого сна, но еще не пришла в полный порядок. Было видно, что сознание к дедушке вернулось, и теперь он испытывает некоторый дискомфорт по причине утраты части своего тела. Он не мог повернуться, не мог сесть, не мог даже согнуть руку, в то время как ярость, рвущаяся изнутри, требовала все и сразу.

Я отодвинулся от кровати, и тут произошло нечто.

— Принеси мне выпить! — грубо произнес дедушка и схватил меня за руку.

Да, это ему удалось. Он оторвал руку от кровати и вцепился в мое запястье, но его хватка оказалась настолько слабой, что пальцы, противясь воли, соскользнули и шлепнулись обратно на простыню. Дедушка захрипел. Он напрягся, выражая такую мощь, будто высекал из камня молнию, но после двух-трех секунд отчаянной работы над собой, лишь пустил по подбородку слюну и со стоном опустился на подушку.

— Лежи спокойно, — произнес я, и его глаза вспыхнули. — А не то позову доктора, он перевернет тебя на живот и сделает укол. Или даже несколько, если ты не уймешься и будешь противиться его действиям.

— Я вас всех передушу! — медленно и отчетливо проговорил он, и вероятно так бы и сделал, если бы не силы, которых у него не осталось. — Твари! Что вы со мной сделали?!

Его глазные яблоки закружились. Он попытался заглянуть в начало кровати. Ему было не понятно, почему ноги не подчиняются его приказам. Потом его взгляд сместился в бок. Ему ответили пальцы рук, но не более того. Паралич еще жил в его теле, но дедушка этого не осознавал.

Я присел на кровать и продолжил:

— Сейчас моя очередь с тобой говорить. Станешь ли ты на ноги или нет, уже не в твоей воле. А сегодня ты меня выслушаешь.

Он поднял на меня безумные глаза.

— Ах ты, сопляк! Принеся мне выпить!!!! — тот голос, под чьим давлением я провел часть своего детства, задел меня. — Дай мне выпить, чертов ты идиот!!! Хренодел!!! А не то я накажу тебя по уставу, сукин сын!!!!

Да, так он любил меня называть!

Чем яростнее он напрягал голосовые связки, тем краснее становилось его лицо. В конце концов, дедушка забился в кашле, и я понял, что можно начинать. В этот момент я еще ощущал некий трепет, будто старый командир мог поставить меня в наряд, запереть на сутки в подвале или выставить перед всей ротой на посмешище. Чуть позже приступ кашля прошел, и на его физиономии отразилось обреченность. И страх оставил меня. Я почувствовал, как мою душу освободили. Вывернули наизнанку, пропустили через стиральную и машину и отдали назад.

— С каких пор ты перестал мне подчиняться, говнюк!? — прошипел он.

Его лицо вспучилось, как пропавшая тыква, и мне показалось, что волосы на его голове встали дыбом. Он был взбешен.

— Так рад за тебя, дед, — я вдруг рассмеялся. — Наконец-то ты дашь мне слово.

Он никак не отреагировал. Только дышал, а воздух свистел в его ноздрях, как в пустом колодце.

— Я дам тебе шанс сгонять в ларек за бутылкой! — его верхняя губа задралась в собачьем оскале. — Не глупи, малыш! Сделай дедушке одолжение!

Я понял, что покидать мир он уже не намерен. У его ангелов имелся свой план действий, и наши желания в корне не совпадали.