Дедушка, не спи!

— Конечно, друзья! — ответила она, после чего встала, положила руки мне на плечи и прижалась.

Она была ниже, и ее голова удобно расположилась на моей груди. В нашу сторону тут же обернулась добрая половина ее одноклассниц. Не замечая их, Сабина встала на носочки и прошептала мне на ухо:

— Только у меня есть одно условие.

Оно возникло не из-за просьбы составить мне компанию, а по собственному внутреннему желанию. Вероятно, оно теплилось в ее сердце уже очень давно. Кого-то в седьмом классе тянет к сигаретам, кого-то — к игровым приставкам, а Сабину тянуло к мальчикам. Я видел, как горели ее глаза, когда она смотрела на меня, и как руки тянулись лишний раз коснуться моей груди или дернуть за рубашку, чтобы внимание вновь сосредоточилось на ней, а не на ком-то еще. Она вела себя демонстративно, и такое поведение сложно не заметить, особенно если вокруг столько девочек и каждая старается выделиться по-своему. Сабина затмевала их всех. Для меня ее откровение было уже не впервой, но как отвечать ей, я по-прежнему не знал.

Как-то раз, примерно полтора года назад, Сабина сделала мне «предложение». В тот вечер Рамилку и Владика родители позвали домой, и мы с Сабиной остались наедине едва ли не в первый и последний раз, перед тем, как мнение ее мамы о нас резко изменилась, и девочка перестала с нами гулять. Я помню, как проехала машина, и столб пыли окутал нас, словно разгоняя по домам. Кто-то прошел по дорожке с противоположной стороны улицы, цепляясь за заборы. Крона ореха закрывала свет уличного фонаря, и нас было почти не видно. Сабина прижалась ко мне и шепотом сказала, что хочет мне кое-что показать. Я усмехнулся и сказал, что не прочь кое-что увидеть, если она так хочет показать. В тот момент я не думал шутить. «За вопросом должен следовать ответ», — так говорила наша учительница по химии, которая спустя год поставит мне двойку в последней четверти.

— Тут я тебе ничего показывать не буду, — прозвучало с ее стороны.

Сабина взяла меня за руку и повела за собой. Я испытывал странное волнение и думал, что ничем хорошим это не закончится. Было уже поздно, и меня могла позвать мама.

Сабина завела меня во двор и закрыла калитку. Свет упал на ее лицо, и я увидел, что девочка улыбается. Причем, улыбается с высунутым языком.

— Куда мы идем?

— Не скажу.

Я подумал, что она ведет меня к себе домой, пользуясь тем, что мама легла спать, а у нее имелась своя комната. Мама Сабины, в отличие от моей, не смотрела сериалы до поздней ночи. Проводя с детьми весь световой день, она приходила домой почти без чувств. Она работала в детском саду, и я сомневаюсь, что ей там нравилось. Но в начале двухтысячных годов ситуация с рабочими местами в селе была ужасной. И как хорошо, что мы тогда этого не понимали.

Сабина остановилась рядом с боковым окошком, где спала мама, заглянула внутрь, удостоверилась, что та уже в кровати, и вновь схватила меня за руку:

— Иди прямо. Тут грязновато, не наступи на мусор.

На мусор я не наступил, а вот сорной травы здесь было видимо-невидимо. Мы прошли по заросшей дорожке на задний двор, а оттуда — на огород. Вот тут я испугался.

— Куда ты меня ведешь?

Девочка хихикнула и пошла дальше. Сабина завела меня в ветхий сарайчик, где держали уборочный инвентарь, старые тряпки и прочий хлам. Она знала, что мама не явится сюда, потому что вещей, нужных ей в этот час, здесь просто нет. Зато в сарае была свечка и коробок спичек, будто специально приготовленных к нашему приходу. Когда мы зашли внутрь, и Сабина подперла дверь вилами, мое сердце забилось. В нос ударил запах саманных кирпичей. Крыша сарая текла, как решето. Все внутри отсырело и превратилось в труху. Я подумал, что в ближайшем будущем сарайчик завалится набок.

Сабина зажгла свечу, после чего лунный свет, проникающий через дыры в шифере, стал тусклым и незаметным. Здесь не было окон. Нас окружали четыре тесных стены. Сабина обняла меня за шею и поцеловала. А далее были произнесены, пожалуй, самые захватывающие слова в моей жизни. Она сказала:

— Давай ты покажешь мне свой… А я тебе себя.

Ей было всего одиннадцать лет. Хотя она всегда говорила, что скоро ей стукнет двенадцать. А когда ей исполнится двенадцать, она будет говорить, что ей уже скоро тринадцать. Но, сколько бы ей ни было лет, то, что девочка скрывала под своим платьем, будет и должно оставаться секретом. В те годы я мало что понимал в делах откровенности, но позже я узнаю, что каждая девушка имеет свою цену и именно в этом состоит их главная тайна. Та девушка, которая однажды предстанет перед парнем обнаженной, будет все равно, что вскрытая консервная банка, и цена ее упадет.

— Хорошо, — сказал я и стянул с себя майку.

Я с трудом понимал, что делаю, потому что не знал, к чему мы в результате придем. У меня была надежда, что мы просто посмеемся, и все продолжится, как было. Но глаза девочки сверкали. Она глядела то на мои ноги, то на мои плечи, то на мое лицо, и ее странная улыбка словно говорила: «Я хочу тебя рассмотреть».