Дедушки с гитарой 2

Немцев тут было большинство, и они подхватили припев. Потом вышло двое англичан и француженки… На сцене смешались все языки и голоса.

Если помните, одна из строк припева случала так: «Будет новый мир и в нем — социализм!» и теперь, сообразив, что к чему, люди даже не знавшие иностранных языков выпевали это одинаково звучащее на всех языках слово — «Социализм»…

Каждый пел, что помнил, но ведь слово «социализм» звучало одинаково на всех языках и это слово поднималась из глубины и волной накатывалось на нас из зала.

В итоге нас подхватили и от избытка чувств начали подбрасывать в воздух. Летали мы, летал секретарь Саша…

«Если это не слава, то кто это?» — подумал я.

Глава 7

8

Берлин кипел молодой жизнью. Встречи, концерты, мероприятия… Они занимали массу времени, но оставалось и время свободное, для того, чтоб мы могли просто походить по городу, посмотреть на людей. В такие минуты мы болтались по городу любопытные, как самые обыкновенные туристы.

В один из таких дней нас принесло к Берлинской Стене. Это же все-таки такая же достопримечательность, как в Египте пирамиды, а в Москве — Кремль. Быть тут и не посмотреть на это было бы преступлением. В будущем вот её остатки растащили на сувениры, а тут можно было бы потрогать своими руками такую историческую ценность. Самым известном местом прохода в Западный Берлин из Восточного был «Пойнт Чарли». Это было то место, с которого чуть-чуть на началась Третья Мировая…

В окружении гостей фестиваля мы смотрели на него и тихо радовались, что в тот раз обошлось.

Смотрели на бравых ГДРовских пограничников, на американцев, что стояли с другой стороны, на похожие дома и на других немцев. В чем-то, конечно, тех же самых, но все-таки других. Пока…

Стена, проезд сквозь неё и невдалеке — скромный белый домик, мешки с песком. Это уже Западный Берлин. Аквариум, на подоконнике ГДР, в котором плавают акулы капитализма.

— А ведь действительно, — сказал я. — Всего полгорода. С точки зрения страны совсем немного. Как трехлитровая банка…

— В 1961 году тут дуло в дуло стояли наши и американские танки. И окажись у кого-то нервы малость послабее…

— Нашел, о чем думать, — сказал Сергей. — Обошлось же? Вы вот о другом помечтайте… Вдруг сейчас распахиваются эти ворота, а оттуда вырывается толпа наших фанатов…

— Сметая пограничников?

— Конечно! Ну как это тогда бывает во время футбольных матчей…

— У нас нет еще стольких фанатов!

— Нет, так будут. Что, помечтать уже нельзя?

Я пожал плечами. Мечтать было можно. И даже вслух. Наш барабанщик задумался с скорректировал мечту поближе к реальности. К кинематографичной реальности.

— Тогда Спецслужбы. Врываются суперагенты, и утаскивает нас прямо туда…

Он кивнул.

— И несут на стадион… Есть же стадионы в Западном Берлине? Наверняка есть! И требуют: играйте нам свою музыку…

— А мы им отвечаем — «Мы такие положительные, про мир во всем мире поем, а вы — милитаристы!»

— «И что с того? — говорят они». Мы заплатим… Золотом! Сочините что-нибудь воинственное!

— Даже пробовать не буду, — сказал я.

— А! — победно сказал Сергей, но он поспешил. Я закончил.

— У меня уже есть такое. И не одна, а целых две. Одна — добрый такой рок-н-ролл, а вторая — блюз.

— И что там за слова?

«Город окружен. Стены, башни рвы штурмует
Воинов миллион. Человечество воюет.
Хлеба и вина не хватает, не хватает
И гремит Война, смерть и пищу раздавая…»

— И название, наверное, милитаристское придумал?

— А то!

Я улыбнулся детским воспоминаниям.

— Я в те времена Фейхтвангера читал… «Иудейскую войну». И песню назвал «Нападение римлян на водокачку с применением стенобитной машины „Свирепый Юлий“». Да я же вам про это уже рассказывал… Ну помните? Когда с Кобзоном встречались…

— Название чуть короче самой песни…

— А ты не завидуй. Лучше сам что-то похожее напиши.

— А что за блюз?

— «Дальность полёта пули три километра!» Вы знаете, что мосинская винтовка бьет на три километра? Вот я как узнал, так сразу и написал…

Никита кисло улыбнулся и процитировал Ахматову.

— «Когда б вы знали из какого растут стихи. Не ведая стыда…»

— Точно! Она-то точно знала, что говорила.

Мы развернулись и пошли прочь, к отелю.

День клонился к вечеру, но интенсивность общения и там не стихала. Люди пели, плясали, дискутировали и занимались кое-чем еще…

Наш гостиничный номер располагался на втором этаже и к нему прилагался балкон. Иногда, когда было время и настроение, мы выходили на него и смотрели как под нашими ногами кипит фестивальная жизнь. Во дворе отеля имелась небольшая площадь с фонтаном и вокруг — кусты и скамейки. Разумеется, такое идиллическое место с первого дня было оккупировано молодежью, завязывающей мимолетные любовные романы. С вершин нашего жизненного опыта мы их очень даже понимали — ну, когда еще у советских девушек появится шанс поцеловаться с чёрненьком, мускулистым рубщиком тростинка с Кубы, а юношам оценить великолепие груди венгерской комсомолки?