Дедушки с гитарой 2

Обычно на этих скамейках обнимались парочки, а за кустами, похоже, происходили и более интересные вещи. Уж больно эротически в тех местах шелестели ветки. Тоже самое происходило и сегодня.

— Вы о чем думаете, глядя на это? — спросил Сергей, кивая вниз. О чем думал он было написано на его лице.

— У меня мысли медицинского характера, — помолчав, ответил я.

— Это как?

— Хорошо, что СПИДа еще нет.

Сергей машинально потрогал карман и покивал.

— А я думаю, что сколько грусти будет, когда жизнь и политические решения разведут эти парочки в разные стороны… — сказал Никита.

— Ты имеешь ввиду, когда Фестиваль закончится и все разъедутся?

Он вздохнул.

— Я имею ввиду, что мы отчего-то упускаем колоссальную аудиторию в наших песнях.

Я вопросительно посмотрел на него.

— А вы не обратили внимание, что у нас все песни какие-то… Оптимистические что ли?

— И что с того? — удивился я. — Мы от будущего неприятностей не ждем, от того и оптимизм.

— Это-то все так… Но!

Он поднял палец.

— Может же у наших слушателей быть плохое настроение? Кого они будут слушать, испытывая тоску, если мы соответствующую песню не напишем?

Мы с Сергеем одновременно пожали плечами, и наш друг понял, что не совсем понятно выразился. Пришлось расшифровывать мысль.

— Вот они там внизу поцелуются, влюбятся, а потом на поезд и — домой. В результате — разбитое сердце и тоска, которую как-то надо излить.

— Ага, — сообразил Сергей. — Или еще круче — он ухаживал, а его отвергли. Тоже неприятность. Облом называется.

— Это вы о несчастной любви? — сказал я. — Ну, если глобально смотреть?

— Разумеется не про двойки по географии! Надо вот над этим подумать…

— Правильно! Репертуар надо расширять!

Мысль была вообще то правильная и ответ на это предложения у меня уже имелся.

— А что думать? Есть уже такое.

— Чьё?

— Вообще-то моё, — скромно сказал я. — Но, разумеется, будет наше… Вот мы чужие песни воруем…

Никита с Сергеем одновременно поморщились. По существу, это было правильно, но ведь неприятно же.

— Воруем, воруем, — твердо подтвердил я. — А что будет с теми песнями, которые мы в этой Вселенной не сочинили? Помните сколько их было? В школе-то сколько написали!

— Мешок, — подтвердил Никита.

— Значит будем их реанимировать! Чего добру пропадать?

Кузнецов прищурился. Взгляд его сделался оценивающим.

— Ну-ка…

Скрывать мне был нечего. Эту песню я написал несколько десятилетий назад, но, что характерно, опираясь на личный нравственный опыт. Юношеские душевные драмы они способствуют такому словоизвержению. Внизу зашлись фонари, сделав берлинский вечер эстетически совершенным. Я прокашлялся.

— «Не погас над миром свет
Взрыв не поднял в небо прах
Просто я услышал „Нет“
О любви своей сказав…»

— И это все?

— Нет конечно.

Я улыбнулся.

— Нормальная песня. Куплетов пять. Полная тоски и отчаяния. Как раз для студента первокурсника. Ну и припев, разумеется. Надо только вспомнить — давно это было…

Я постучал пальцем по лбу.

— Где-то там все есть.

— А музыка?

— И музыка есть. Помню.

Никита вернулся в номер и притащил оттуда гитару.

— Наиграй…

Я пробежался пальцами по струнам. Музыку я действительно помнил. Со словами могла быть засада, но ведь это не страшно? Слова можно было сочинить и наново.

— Нормально, — одобрили друзья. — И музыка достаточной степени мрачности… А еще что-нибудь подобное есть?

— Надо по сусекам поскрести… Наверняка.

— Давай, — делово сказал он. — Скреби!

Я удивился.

— А что за скорость? Что горит?

Никита пояснил.

— Думаю, на такие песни скоро спрос у людей будет повышенный… Будем ехать обратно и петь всем вагоном.

— Поездом.

— И это возможно, — согласился Никита. — Так что вспоминайте. Столько разбитых сердец в Берлине останется…

— С чего это вдруг?

— Фестиваль-то к концу идет… А между письмами и этим…

Он кивнул вниз, где кусты скрывали внутри себя таинственные процессы завязывания и развития межполовых отношений.

— …и перепиской, существует принципиальная разница. Секс по переписке, увы, невозможен…

— А по телефону? Помнишь, ты же написал еще в школе.

Я покопался в памяти.

— «Голос, рождаемый в далеком эфире
Сквозь холод Вселенной доносит тепло
Их двое всего в этом суетном мире
Стена возникает со словом „Алло!“…»

Там, слова, конечно, не совсем про секс… Но если немножко подкорректировать, то сгодится!

Мы помолчали, глядя друг на друга. Кусты внизу продолжали шелестеть.

— Нет уж. Слишком смело… Нужна тонкая лирика. Грусть и воздыхания.

— И такое тоже есть…

«Я боюсь себе признаться том что лишним могу очутиться
Словно человек за бортом за соломинку пытаюсь ухватиться
За соломинку чувства твоего, забыв о пустой середине
Трудно оказаться за бортом, трудно даже если ты мужчина…»