Король, со своей стороны, посулил мистеру Патрику другую награду, сказав: «Пусть посидит год там, где ему будет трудно увидеть собственные ноги». Держать слово король умел, и потому отправил удачливого адвоката в замок Ротсэй на остров Бьют, где тот и оставался узником в течение года.
Удивительно, что власть короля была в одно и то же время настолько ограничена и настолько беспредельна. Ведь выходит, ему пришлось согласиться с требованием Патрика Линдсея и уйти из суда, где ему не позволили вершить правосудие, как пристрастному судье, и в то же время он обладал достаточными полномочиями, или, по крайней мере, властью, чтобы на год запереть в тюрьме адвоката, который выполнил свой долг по отношению к клиенту.
Посидев недолгое время на троне, Яков IV потерял покой, погрузившись в раздумья о том, что его выступление вместе с мятежными лордами против отца на поле битвы в Соуки было большим грехом
[64], к тому же, нашлись священники, ставившие ему это в вину.Ни его собственная молодость, ни настойчивость лордов, которые, можно сказать, захватили его, не казались ему достаточно веским основанием, чтобы оправдаться за то, что он пошел с оружием против отца и был причастен к его смерти. Яков горько сожалел о содеянном и, в соответствии с учением римско-католической церкви, стремился искупить грех раскаяньем. Помимо прочих проявлений смирения, он заказал железный пояс и, не снимая, носил его под одеждой. Причем каждый год он удлинял этот пояс на одно звено, весом в одну-две унции, будто с течением дней вина его становилась все более тяжкой.
Возможно, именно благодаря этому самому чувству вины король не только простил тех вельмож, что были заодно с его отцом, и отказался от дальнейшего преследования лорда Линдсея и прочих, но и приложил все силы к тому, чтобы завоевать их расположение, при этом не потеряв доверия их противников. Отцовское богатство позволило ему быть щедрым по отношению к тем и другим и содержать двор в куда большей роскоши, чем удавалось его предшественникам, сохраняя поистине королевское достоинство.
Сам Яков был величайшим знатоком всех разновидностей военного искусства, поощрял его изучение, а также устроительство состязаний и турниров, будучи их участником, а не зрителем. Он ввел обычай часто объявлять по всему королевству, что все лорды и дворяне, желающие отличиться, могут прибыть в Эдинбург или Стерлинг и посостязаться в умении владеть копьем, боевым топором, двуручным мечом, а также в стрельбе из большого лука и обращении с прочим оружием. Если победителем в таких поединках становился сам король, то ему доставалось оружие противника, а лучшие копьеносцы получали в дар от него копья с наконечниками из чистого золота.
Слава этих боевых состязаний — а они считались состязаниями, хотя нередко конец их был плачевным и кровавым — привлекала из всех уголков Европы рыцарей, желавших помериться силой с шотландскими рыцарями, однако, уверенно говорит историк, никто не уехал, не найдя себе равного, и лишь единицы остались непобежденными.
Для примера мы можем вспомнить поединок между знаменитым германским рыцарем, явившимся в Шотландию в поисках соперника, с которым он хотел сойтись один на один, и принявшим его вызов сэром Патриком Гамильтоном, братом графа Арранского и ближайшим родственником короля. На полном скаку, с занесенными копьями, они отважно бросились друг другу навстречу и сломали их, не нанеся один одному увечий. Получив новые копья, соперники предприняли вторую попытку, однако конь шотландского рыцаря, будучи так обучен, поворотил назад, и никакие усилия всадника не могли заставить его послушаться. Тогда сэр Патрик спешился и призвал германского рыцаря поступить также, сказав: «Не стоит слушаться коня, если воинам еще предстоит многого добиваться».
Немец согласился и стойко сражался с сэром Патриком около часа. Наконец Гамильтон, занеся над иноземцем меч, заставил его упасть перед ним на колени, король же тем временем кинул на арену свою шляпу, — это означало, что турнир завершен. И победа в тот день досталась сэру Патрику Гамильтону.
Яков покровительствовал не только военным состязаниям, но поощрял развитие искусства и науки, как ее тогда понимали. Он изучал медицину и хирургию и, по всей видимости, был сведущ в химии.
Во всяком случае, опыт, проведенный под руководством короля, говорит о его интересе к науке, хоть он и выбирал достаточно причудливый способ для удовлетворения своей любознательности. Пожелав выяснить, что такое примитивный, или врожденный язык, он отправил глухонемую женщину с двумя младенцами на необитаемый остров Инкайт, задумав таким образом узнать, на каком языке, когда придет срок, заговорят дети.
Шотландский историк, рассказавший эту историю, простодушно добавляет: «Некоторые утверждают, что дети хорошо говорили по-древнееврейски, сам я в этом убедиться не мог, а знаю только по документам».
Куда вероятнее, что дети либо мычали, как их глухая нянька, либо блеяли, подобно козам и овцам, водившимся на острове.