Дефицит Высоты. Человек между разрушением и созиданием

В искусстве бурлящая активность молодых, переполненных тщеславием и не ведающих, к чему надо стремиться, во времена полуторастолетней давности напала на такой источник доходов и скандальной известности, как смена стилей. И пошло-поехало: импрессионизм, фовизм, кубизм, футуризм, экспрессионизм… Импрессионизм был первым, но не столь радикальным шагом, привнёсшим в живопись так же позитивное новое — непосредственность и правдивость впечатления, но опыт импрессионистов (и не столько в области псевдоискусства, как маркетинга), был воспринят, переработан и применён более решительными и честолюбивыми разрушителями.

Далее во всё больших размерах используется эпатаж, привлекаются пустомели в качестве искусствоведов. Все возможные приёмы разрушения идут в ход: деформация, кубизация, геометризация, уродующая живую плоть — это на холсте; скандал, наркомания, алкоголизм — это в жизни. Манифест дадаистов: «Чтобы тобой заинтересовались — надо провоцировать». В России «бунтарям от искусства» существенную помощь оказала революция. С наганом, званием комиссара бездарям было проще выгонять художников из их мастерских и профанировать искусство. Так появился «агитационный фарфор», Окна РОСТа, «крестьяне» вместо квадратов в опусах Малевича. Правда, всё равно какие-то квадратные, но что требовать от такого знатока крестьянской жизни.

Среди этой крайне неадекватной публики, случались действительно неглупые люди, которые сообразили, как реализовать свою разрушительность и извлечь немалую пользу для себя. Одним из них был Пикассо. Убивать, расчленять трупы слишком асоциально и небезопасно, потому что наказуемо в уголовном порядке. Но если это ты делаешь на холсте, то критика (тоже состоящая из разрушителей, реализующих свою разрушительность в трепотне) это распишет как новое направление в живописи, новый период в творчестве — фовизм, кубизм, голубизм и т. д. Оторванные, смещённые, вывернутые куски лица с торчащими наружу острыми, как шипы, зубами — это портреты женщин, к которыми он находился в связи, которые его, как правило, страстно любили, и которых он использовал как сырьё для создания образов распада, ужаса. М.-Т. Уолтер: «Сначала он насиловал женщину… а затем работал». Вот такой творческий метод. Необычно его представление о результате, к которому должен стремиться художник: «Хорошая живопись должна резать как лезвия множества бритв». Нужно ли объяснять читателю, что хорошая живопись не должна резать.

Его кредо: «Я должен разрушить искусство, чтобы дать ему новую жизнь». «Я всегда старался разрушить всё вокруг; только война, которую я веду против всего мира… вот что заставляет меня творить». «Чтобы нарисовать голубку, надо сначала свернуть ей шею». «Художник берёт любую вещь и разрушает её… Он должен разрушать. Он обязан разломать старый каркас». Редкие по откровенности высказывания человека с деформированной психикой. Матисс: «Пикассо был одержим всепоглощающим желанием бросить вызов всему миру, шокировать, разрушать и перестраивать его». Правда до строительства, как у всех разрушителей, дело не дошло.

Это ярко выраженный тип сильного разрушителя, обладавшего огромной энергией («я никогда не устаю») и гипертрофированным самомнением. Кокто: «Он обладал почти вселенской самоуверенностью». Такие импонируют тем разрушителям, которым недостаёт энергии и наглости самим так откровенно демонстрировать свою разрушительность. Кокто: «Пикассо возводил порок в ранг добродетели. Вот в чём я вижу его гений. Остальное — игра». Его разрушительность не получала отпора, и это порождало в нём иллюзию своего могущества и авторитета. Любое свинство, сотворённое им на холсте или в жизни, поднималось на щит критиками-апологетами, как нечто небывалое (что отчасти было правдой), открывающее новые горизонты перед искусством и т. д.

Как пишет один из его биографов, Пикассо был хищником, он пожирал своих жертв. Для него самым главным было наносить раны, в этом он черпал свою творческую энергию. И, естественно, его жертвами были женщины. Как он сам говорил: «Женщины — машины для страдания». Последовательность его отношений с каждой новой пассией была неизменна: доминирование, подчинение, уничтожение. Половина людей, бывших с ним в самых близких отношениях покончила с собой или попала в сумасшедший дом. У него была извращённая потребность разжигать конфликты между своими любовницами. Для него наблюдать за их страданиями было самым большим удовольствием. Одно дело — изуродовать человека на холсте, а другое дело наблюдать, как по твоей воле мучается живой человек. Чтобы увеличить своё удовольствие от этого, он в обязательном порядке знакомил свою прежнюю жену (любовницу, сожительницу, сексуальную рабыню) с новой кандидатурой на издевательства.