Пацанчику было плевать на ее недовольство, он занимался своими интересными делами. Поэтому не заметил, как из-за угла к нему протянулась чья-то рука и резко ударила по шее.
Пацанчик обвалился на землю тряпичной куклой.
– Тихо, – прошептал в ухо знакомый голос. – Стойте спокойно. Я вас вытащу.
Молодой охранник Авалона Гарта вынул кляп, споро перерезал веревки, подхватил сползшую по столбу Алину под руки и повел было прочь, но та запуталась в собственном спущенном до колен белье и чуть не упала.
– Черт! – прошипел он. – Девушка! Ну разве так можно? Юбку хотя бы наденьте!
– Не могу. Руки затекли.
Руки у нее и впрямь были как ватные палочки.
–– Проклятье.
Он опустился перед ней на колени и, целомудренно воротя в сторону нос, сперва наощупь натянул на нее трусы, потом юбку.
– Все! Пошли! Быстро! Хозяин сказал ждать не будет.
15
Хозяин и не ждал.
Охранник заглушил угнанный тук-тук и принялся бегать по пустому пирсу в поисках хоть какой-нибудь лодки. Все они были с заблокированным управлением и снятыми моторами.
– И что будем делать? – жалобно спросила Алина, кутаясь в позаимствованное одеяло.
– Баргас обещал продержать корабль у рифа недалеко отсюда. Нам сейчас главное туда добраться.
Вдалеке послышались какие-то вопли.
Охранник обернулся.
– Кажется это по нашу душу. Обнаружили, что вы пропали, – он подскочил к первой попавшейся лодке. – Прыгай. Нет времени выбирать.
Лодка была узкая и неудобная, с балансиром, вынесенным в бок на трех корявых шестах.
Алина легла на дно, вцепившись в неровности.
Охранник оттолкнулся от пирса веслом и принялся орудовать им, набирая скорость.
Сзади крики стали громче. Наконец, к берегу выбежала толпа с палками и битами. Самые резвые стали с разбегу прыгать по лодкам.
– Они нас догонят! – в панике заявила Алина и снова прижалась к доскам.
– Разве что пешком по дну. Я продырявил все лодки, до которых смог дотянуться.
И точно. Резвые выпрыгивали обратно на берег, а их лодки, булькая, исчезали в воде. В погоню смогли выйти только две, но они были далеко, а у охранника был автомат.
Лодка быстро резала тихие волны, уходя в плотную туманную взвесь, стоящую над водой.
– Я так и не узнала, как вас зовут, – тихо сказала Алина, – вы мне уже помогали, а теперь вот жизнь спасли. Или, не знаю, честь.
Охранник хмыкнул, услышав про честь.
– Девушка, нам нет смысла представляться друг другу. Мы просто делаем свою работу. Моя работа – охранять людей и временами их вытаскивать из неприятностей. А ваша работа… ваша работа подразумевает, что изнасилование – это всего лишь случай на работе. Производственная травма. То есть ваша честь, это как палец у столяра, по которому он постоянно молотком попадает. Расходный материал на каждый день.
– Ну, знаете, что! – возмутилась она. – Вас кто-то ввел в заблуждение. Мы не шлюхи.
– Да? А кто же вы? Как назвать девушку, которая продала свою девственность миллиардеру? Монашкой? Или достойной барышней? Девственность – это единственное, что вас отличает от миллионов шлюх и бесплатных давалок, которые перед каждым столбом ноги раздвигают. Ее беречь надо. И дарить любимому человеку. А не продавать миллиардерам.
– Ага, как там в анекдоте? Любовь придумали нищеброды, чтобы за секс не платить. Девственность это такая маленькая розовая хрень, которую 90% девок теряют по пьяни в ночных клубах. Она вообще никакой ценности не имеет. Кроме той ценности, которая возникает в головах тупых самцов, которым некуда деньги девать. И воспользоваться этой тупостью – сам бог велел!
Он покачал головой.
– Вы меня удручаете.
– А ты меня раздражаешь! Святоша!
– Я не хочу верить, что вы действительно так думаете. Поэтому давайте просто помолчим, чтобы не расстраиваться.
– С удовольствием!
На самом деле Алина сама не знала, что думает о девственности. С одной стороны, была логика, которая подсказывала, что лучше ее продать задорого, чем просрать в каком-нибудь туалете вместе со случайным знакомым. А с другой была толща вбитых с детства установок и правил, которые тоже имели под собой основание. В конце концов, чисто по статистике те, кто продавал девственность, на ней никогда не останавливались, а продолжали продавать уже себя, а потом то, что от себя осталось. Короче, этот вопрос был таким же сложным, как вопрос борьбы отвращения с желанием. Но этот охранник был такой моральный, такой правильный, что непременно хотелось ему сказать какую-нибудь антиобщественную гадость. А потом глаз на жопу натянуть. Алина с детства терпеть не могла правильных.
Некоторое время они плыли в кромешном белесом молоке, которое не пробивали даже лучи заходящего солнца.
Потом метрах в ста вдруг вспыхнули факелы, и не менее дюжины едва различимых в тумане оборванцев завопили, размахивая битами и монтировками.
Охранник не глядя выпустил в ту сторону очередь.
Факелы погасли. Оборванцы попадали в воду.
– Осталась еще одна лодка, – сказал он. – Эти могут подкрасться ближе. Смотри в оба.
Но как она не вглядывалась, все равно просмотрела.