Дефолт совести

– Раньше, когда с Блейком что-то случалось по медицинской части, он всегда поступал следующим образом: снимал какую-нибудь шикарную виллу и превращал её в свой временный госпиталь. Если мне не изменяет память, когда-то давно после аварии он таким образом снял виллу герцога Ольденбургского. Поищи там, сынок, своего доверителя. Может, повезет.

Трое учёных мужей из Новосибирска в этот вечерний час сидели на террасе старинной виллы «Беата» и курили, время от времени лениво поглядывая по сторонам, поверх стены, ограждающей территорию от внешнего мира. Терраса уходила изящным полукругом в сад на уровне окон третьего этажа, где в основном находились комнаты, напичканные самым современным оборудованием, предназначенным для функциональной диагностики.

Этажом выше, куда доступ троице был заказан, находились апартаменты Дэйва Блейка и спальня Гудвина. А ещё выше – довольно просторная мансарда – полностью была отдана в распоряжение Лилии Гордон.

Сам Павел Фролов и его коллеги жили в уютном флигеле, который находился метрах в пятидесяти от виллы.

– Как же всё мне надоело! – в сердцах воскликнул сорокапятилетний врач-гематолог Вячеслав Бережной. Он был настолько чем-то возмущён, что усатое, веснушчатое лицо побагровело, а на широком лбу выступили капельки пота.

– Что тебе надоело? – равнодушно поинтересовался второй мужчина.

– Я же сказал – всё! Но прежде всего эта их мерзкая еда. Если все швейцарцы едят то, что подают нам, мне их искренне жаль. На завтрак – кашка, бутерброды с маргарином и джемом, шоколад. На ланч – мюсли, бутерброды с дырявым сыром. На обед – овощные супчики, салатики и опять же эти сраные бутерброды с жареной картошкой! А что мы пьём?! Воду да соки! Пива даже не подают. Озвереть можно! Если нет своей нормальной кухни, так позаимствовали бы у соседей! Вон французы под левым боком, под брюхом – итальянцы!.. Поучились бы у них, блин...

– Ты абсолютно прав, Славик! – подлил масла в огонь онколог-нейрохирург Борис Либерман. Этот улыбчивый, внешне похожий на Винни Пуха врач был одним из первых, кто безоговорочно поверил в идею Фролова и стал его верным единомышленником.

– Что такое еда, Славик, с философской точки зрения? Всего лишь дровишки для костра. И нечего поднимать бунт, как на броненосце «Потёмкин». Зато какие часики они делают! Супер! Посмотри на свою руку. Загляденье! Не успел ты войти в свою комнату, как на кроватке тебя ждал такой шикарный подарок.

– Купили тебя! Купили! Да после этого знаешь ты кто?

– Да брось ты, Славик! Ну що ты можешь со мной сробить? – намекая на украинское происхождение Бережного, хихикнул в ответит онколог, и в его оливковых глазах заиграли смешинки. – Максимум – кровь взять на анализ...

Неизвестно, чем бы закончилось перепалка коллег, если бы между ними не вклинился Павел Фролов:

– Хватит вам! Завтра у нас такой ответственный день, а вы тут кулинарные диспуты затеяли. Несерьёзно.

– Кстати, Славик, – вдруг заметил Либерман, – а ведь по логике вещей, претензии тебе следовало бы предъявить прежде всего нашему уважаемому шефу. Это ведь он чуть ли не силком привёз нас в эту «сказочную» страну горнолыжного туризма, надёжных банков и точных часов. Это он нам обещал райские условия. Мы на него, понимаете ли, пашем как негры, построили эту его противораковую печку, а что получаем взамен? Где они, обещанные райские условия? Где они, «златые горы и реки полные вина»? Правда, хоть условия для работы здесь превосходные! Да и наш домик вполне соответствует международным стандартам проживания. Но в остальном, простите... Скажи, Павел, где катание на лыжах? Где познавательные экскурсии и походы? Где культурная программа? Где, наконец, женское общество, в коем мы могли бы излить...

– Боря, хватит паясничать! – попытался урезонить друга Фролов.

Но не тут-то было.

– Позвольте вас спросить, Павел Васильевич, мы что, здесь находимся на правах заключённых ГУЛАГа?

– В каком смысле?

– В самом прямом! Во-первых, к нам приставлена вохра, за нами постоянно следят видеокамеры. Во-вторых, у нас отобрали мобильные телефоны и лишили всякой связи с внешним миром. А у нас, между прочим, Павел Васильевич, как вам хорошо известно, семьи. В-третьих...

– Всё. Завёлся Борис Моисеевич, – махнул рукой Бережной. – А ещё меня останавливал.

– ...И вообще, вся тутошняя обстановочка напоминает мне концлагерь. Раньше хотя бы мозги учёных ценили, – несколько поубавил пыл Либерман. – Мой дед работал в «шарашке» у Королёва. Ценили тогда мозги учёных, не то что сейчас. Им даже с жёнами трахаться раз в месяц разрешали. А у нас в этом смысле привилегии только у шефа...

Прозрачный намёк в адрес Фролова не то что уколол его, а просто обидел. Лилия – это святое. И мужики об этом прекрасно осведомлены. Тогда зачем же удары ниже пояса?