Бессмысленное, надо сказать, получилось письмо. Начав писать, я вдруг поняла, что знаю о Франце не больше, чем о Грегоре, – то есть практически ничего. Не могу даже сказать, как он выглядит, помню только обтянутую драповым пальто широкую спину да тонкие рахитичные ноги, уносящие его прочь. Но лицо… Может, теперь у него усы? Прошел ли герпес на верхней губе? Носит ли он очки? Взрослый Франц был мне незнаком. Когда я думала о брате, даже когда видела слово «брат» в книге или слышала в разговоре, я сразу представляла разбитые коленки, торчащие из коротких штанин, и сразу же понимала, что хочу только одного: снова его обнять.
Потом я несколько месяцев ждала ответа, но письмо от Франца так и не пришло. Впрочем, мне вообще больше никто не писал.
О том времени у меня не осталось ни единого воспоминания. И лишь увидев из окна автобуса, что несся к Краузендорфу, поросшие сиреневым клевером луга, я словно вышла из своего добровольного отшельничества. Пришла весна, и я поняла, что стосковалась – даже не по Грегору, а по самой жизни.
Часть вторая
Как-то в конце апреля мы с Хайке и Августиной сидели на скамеечке во дворе, у самых ворот. Становилось теплее, и эсэсовцы теперь время от времени выпускали нас подышать воздухом после обеда, хотя внимания не ослабляли: один дежурил на балконе, другой, заложив руки за спину и задрав подбородок, прогуливался вдоль казармы.
Хайке подташнивало, но о яде никто из нас больше не думал.
– С голодухи, не иначе… – усмехнулась стоявшая рядом Эльфрида.
– Может, скоро месячные? – предположила Лени, битый час шагавшая по полустертым классикам, некогда вычерченным на цементе.
Клеточки были едва видны – наверное, Лени не прыгала именно поэтому, а вовсе не потому, что это могло показаться ребячеством. Но ей все равно нравилось быть внутри этого прямоугольника, словно белые линии могли защитить ее от угроз.
– У меня как раз начались, – добавила она, – а всем известно, что у женщин, которые много времени проводят вместе, циклы синхронизируются.
– Да ты что? – Августина прищелкнула языком, подчеркивая абсурдность этого утверждения.
– Это правда. – Устроившаяся прямо на земле Улла кивнула так решительно, что ее темные локоны затряслись, как мелкие пружинки. – Я уже давно об этом знаю.
Я сидела рядом, но мыслями была далеко, а доносившиеся слова казались бессмыслицей. Время от времени то одна, то другая пытались вовлечь меня в разговор, порой довольно неуклюже, но в целом все уже привыкли, что я молчу.
– Чепуха все это, – не сдавалась Августина. – Циклы, видите ли, синхронизируются! Очередное суеверие, чтобы держать нас в подчинении! Еще скажите, что в волшебство верите!
– А что, я верю. – Беата резко спрыгнула с качелей, и цепочки стали крутиться – вправо, влево, снова вправо, пока сиденье не остановилось.
С тех пор как нас стали выпускать во двор, я все не могла понять, почему эсэсовцы не сломали качели: может, времени не было, думали о более важных вещах? Или надеялись, что в один прекрасный день, когда Восток падет и коммунистическая угроза исчезнет, в казармы вернутся школьники? А может, качели напоминали им о детях, оставленных в городах или деревнях рейха, детях, выросших так сильно, что отцы даже не узнают их, приехав на побывку?
– Я и сама ведьма, вы разве не знали? – продолжала Беата. – Умею составлять гороскопы, читаю судьбу по руке и по картам, если интересно.
– Точно, – подтвердила Хайке. – Она мне уже несколько раз гадала.
Лени перешагнула полустертую границу классиков и направилась к Беате.
– Значит, можешь будущее предсказывать?
– А то нет! Она даже знает точно, когда закончится война, – вмешалась Августина. – Давай, Роза, спроси ее, как там твой муж.
Мое сердце екнуло, сбилось с ритма – как будто поезд сошел с рельсов.
– Прекрати! Что ж ты за бездушное существо такое, а? – сказала Эльфрида, затем отвернулась и отошла подальше от скамейки.
Я могла бы пойти за ней и поблагодарить за поддержку – слова уже вертелись у меня на языке, – но так и осталась сидеть рядом с Августиной, потому что для этого не нужно было прикладывать усилий.
– А Гитлера сможешь приворожить? – попыталась отшутиться Улла.
Все облегченно рассмеялись. Кроме меня.
– Скажи, – Лени не так-то просто было сбить с толку, – а я после войны смогу выйти замуж?
– Если к тому времени еще захочешь, – добавила Августина.
– Да, давай, скажи, – захлопала в ладоши Улла.
Беата достала из кармана бархатный мешочек на черном шнурке, развязала его и вытащила колоду Таро.
– Ты что, всегда их с собой носишь? – недоуменно спросила Лени.
– Какая же я иначе ведьма? – усмехнулась Беата.
Она присела и принялась раскладывать карты прямо на земле, медленно и сосредоточенно распределяя их по неизвестным нам правилам, меняла кучки местами, пару раз тасовала колоду, потом перевернула несколько карт рубашкой кверху. Августина с усмешкой наблюдала за происходящим.
– Ну? – нетерпеливо воскликнула Улла.