Дегустаторши

Сегодня Волк не может уснуть. Он готов говорить без перерыва до самого рассвета. Эсэсовцы один за другим задремывают, уперев подбородки в ладони, а локти – в стол. Руки дрожат, но пока держат – лишь бы хоть один еще бодрствовал. Сегодня Волк не хочет спать – ничего, мы тоже не сдадимся. Сон – обманщик: сколькие закрывали глаза в полнейшей уверенности, что через секунду снова их откроют, и тотчас же проваливались в беспамятство? Сон так похож на смерть, а значит, ему можно довериться. «Спи», – говорила мама, подмигивая ему здоровым глазом. Второй под вечер всегда заплывал: муж предпочитал видеть ее с посиневшими скулами, и чем больше пил, тем сильнее бил. «Тсс, – говорила мама, – засыпай, волчонок». Но Волк уже тогда знал, что должен каждую секунду быть настороже. Нельзя ослаблять бдительность: повсюду предатели, враги, только и ждущие момента, чтобы тебя уничтожить. «Подержи меня за руку», – и мама держит, «останься со мной», – и эсэсовец кивает: ждет, когда подействует порошок, когда фюрер наконец заснет, помогает ему улечься, пока тот не рухнул на ходу, следит за дыханием: ага, рот открыт – значит спит как младенец. Теперь и эсэсовец может уйти, ему ведь тоже надо отдохнуть.

Фюрер остается один, но рядом таится смерть – неукротимая стихия, непобедимый противник. «Я боюсь». – «Чего, волчонок?» – «Того жирного голландца, что пытался расцеловать меня у всех на виду на берлинской Олимпиаде». – «Какой же ты у меня глупышка». – «А еще предателей, гестапо, рака желудка». – «Иди сюда, детка, я тебя поглажу, и колика пройдет, вот увидишь. Ты просто выпил слишком много горячего шоколада». – «И яда, яда боюсь». – «Но есть же я, со мной ты можешь ничего не бояться. Я пробую твою пищу, как это делала мама, капавшая себе на запястье молока из бутылочки, мама, кормившая тебя с ложечки; а если каша оказывалась слишком горячей, она дула на нее, чтобы та остыла, и всегда пробовала еду на вкус, прежде чем дать ее тебе. Я здесь, волчонок. Ты знаешь, что я предана тебе, и можешь чувствовать себя бессмертным».

29

Мы разложили полотенца на траве. Озеро, слегка подернутое рябью, было теплым – в самый раз для купания, так что Урсула с Матиасом уже почти полчаса не вылезали из воды. Хайке дремала, лежа на боку. Улла уселась по-турецки на банке вытащенной на берег лодки и загорала, время от времени поправляя спадающие лямки купальника. Ну а Лени сразу же окунулась и с тех пор безостановочно загребала взад-вперед, словно собиралась поставить мировой рекорд.

Я читала одолженный у Марии роман, изредка поглядывая на детей Хайке, и вдруг краем глаза заметила неподалеку странный предмет. Приглядевшись, я узнала грубо сколоченный крест: одна палка воткнута в землю, другая прибита поперек, сверху нахлобучена проржавевшая каска.

Когда ты погиб, солдат, на какой войне? И главное, здесь ли? А может, родители, жена или сестра решили отметить крестом уютное место на берегу озера просто потому, что их сын, муж или брат любил плавать на нем с друзьями?

Грегор тоже заслужил поминальный крест в каком-нибудь симпатичном местечке. Вот только у меня теперь не было права его ставить.

– Мама! – Пронзительный вопль Урсулы заставил меня обернуться, Хайке тоже мигом проснулась. – Мама, Матиас заплыл слишком далеко! Он тонет!

Я бросилась к берегу, Хайке за мной.

– Что же я плавать-то не научилась, дура? – причитала она. – Спаси его, прошу тебя!

Вбежав в воду, я попытался докричаться до Лени, но та была слишком далеко и не слышала. Плавала она куда лучше меня, гораздо техничнее, а я двигалась как черепаха и быстро устала. И где же, в конце концов, Улла?

Один гребок, другой…

– Не трать силы! – кричала сыну Хайке; ей вторил тоненький голосок Урсулы.

Я плыла так быстро, как только могла, видя лишь голову Матиаса, которая исчезала и вновь появлялась на поверхности: он барахтался вслепую, уже успев нахлебаться воды. И почему мне вечно больше всех надо? Куда подевалась эта бестолковая Лени? А Улла – с кем она флиртовала так, что ничего вокруг не видела? Я совсем запыхалась, Матиас был еще далеко. Дайте вздохнуть, хотя бы секундочку, одну короткую секундочку, и я поплыву дальше… Голова мальчишки снова ушла под воду, теперь надолго. Я из последних сил рванулась вперед, но не успела продвинуться и на пару метров, как увидела мужчину, быстро плывущего к тому же месту. Он нырнул и вскоре показался снова, с ребенком на плечах. Через несколько минут Матиас уже был на берегу. Когда я подплыла, он еще булькал, пытаясь отдышаться, но уже порозовел.

– И зачем тебя туда понесло? – вопила Хайке. – Сколько раз говорила: от берега ни на шаг!

– Я хотел поплавать с Лени…

– Совсем рехнулся!

– Брось, успокойся уже, все хорошо, что хорошо кончается, – вмешалась Улла.

Два парня, стоявшие рядом с ней со скрещенными на груди руками, молчали и не вмешивались: должно быть, один из них и вытащил Матиаса.

– Спасибо, что успели меня опередить, – устало выдохнула я. – Совсем из сил выбилась.