Дегустаторши

И она пригласила меня к себе в комнату, я там еще не бывала. Сквозь огромное распахнутое окно почти во всю стену лился теплый свет. Посреди круглого стола темного дерева высились беспорядочные стопки книг, повсюду стояли полные цветов вазы, ковер вокруг приткнувшегося в углу фортепиано устилали нотные листы. Мария собрала их и села к инструменту:

– Ну, идите же сюда!

Я встала у нее за спиной и вдруг увидела прямо перед собой портрет Гитлера – в три четверти, но презрительный взгляд ввалившихся глаз над дряблыми щеками был устремлен прямо на зрителя. Длинная серая шинель распахнута ровно настолько, чтобы виднелись железные кресты, полученные во время Великой войны. Он стоял подбоченившись, будто мать, упрекающая нашкодившего сына, или жена, натирающая воском полы и решившая слегка передохнуть, – совсем не похожий на неистового бойца. Было в нем что-то неуловимо женское, даже усы казались приклеенными, как у танцовщиц в кабаре, – раньше я этого не замечала.

– Этот человек спасет Германию, – гордо заявила Мария, заметив, что я рассматриваю портрет.

Слышал бы это мой отец.

– Всякий раз, встречаясь с ним, я ловила себя на мысли, что беседую с пророком. У него завораживающие глаза, темно-синие, почти фиолетовые, а когда он говорит, слышно, как колеблется воздух. Я не встречала более харизматичного человека.

Что общего у меня с этой женщиной? Зачем я поднялась к ней в комнату? Зачем я все время хожу туда, куда не хочу идти, и терплю, и не бунтую, и каждый раз остаюсь в живых, когда люди вокруг меня исчезают? Способность приноравливаться к обстоятельствам – одно из важнейших качеств человека. Но чем больше я приноравливалась, тем меньше ощущала себя человеком.

– Не представляете, какие лавины писем он ежедневно получает от поклонников! Как-то раз, ужиная с ним, я так разволновалась, что не смогла проглотить ни крошки. А когда пришла пора прощаться, он поцеловал мне руку и сказал, – тут она попыталась изобразить его голос, – «Деточка, прошу вас, кушайте больше. Мне кажется, или вы совсем отощали?»

– И вовсе вы не отощали, – возразила я, словно отвечая на вопрос.

– Я тоже так считаю. Уж во всяком случае не больше, чем Ева Браун, а я ведь к тому же выше ее.

Циглер тоже упоминал о тайной подруге фюрера, но я при баронессе старалась не думать о нем: еще, чего доброго, заметит, как меняется выражение моего лица.

– Но знаете, однажды Гитлер меня здорово насмешил. Достала я из сумочки зеркальце, а он заметил и говорит, мол, в детстве у него было такое же. Все замерли, но тут Клеменс спрашивает: «Мой фюрер, и что же вы делали с женским зеркальцем?» – подумайте, какая наглость! А Гитлер ему: «Пускал учителю солнечных зайчиков в глаза». Ну, все, конечно, посмеялись. – Тут Мария захихикала, надеясь заразить меня своим примером. – Но это не конец истории. Однажды учитель сказал, что сделает ему письменное замечание. И вот на перемене они с друзьями заглядывают в журнал, читают, а как только звенит звонок, возвращаются за парты и начинают распевать: «Гитлер с зеркальцем играл, в глаз мне зайчиков пускал» – как в журнале, слово в слово! Учитель оказался стихоплетом!

Впрочем, он был прав: Гитлер всегда любил поиграть и в каком-то смысле играл до сих пор.

– И, узнав об этом, вы решили, что он спасет Германию?

– Не держите меня за дурочку, Роза. Такого я никому не позволю, – нахмурилась Мария.

– Простите, я не хотела быть грубой, – честно ответила я.

– Но ты и сама понимаешь, что он нам нужен. Если выбирать между Гитлером и Сталиным, любой выберет Гитлера, разве нет?

О Сталине и Советском Союзе я знала только то, что рассказывал Грегор: большевистский рай – это кучка жалких лачуг, населенных нищими. А вот с Гитлером у меня были личные счеты. Он отнял у меня мужа, из-за него я ежедневно рисковала жизнью. Он держал мою судьбу в своих руках, за что я его ненавидела. Гитлер кормил меня, но эта пища могла меня убить. «По сути, привести человека в этот мир – значит обречь его на смерть», – говорил Грегор. Еще не сотворив человека, Господь Бог уже предусмотрел его уничтожение.

– Так что, Роза? Разве нет? – повторила Мария.

Меня так и подмывало рассказать о казарме в Краузендорфе и о том, что сделали эсэсовцы, когда решили, что мы отравлены, но я лишь машинально кивнула. Почему обстоятельства моей службы должны ее разжалобить? Баронесса наверняка знала о них, ведь она ужинала с фюрером и приглашала на приемы Циглера. Интересно, была у нее с лейтенантом такая же тесная дружба, как со Штауффенбергом? Мне вдруг захотелось, чтобы она обсуждала со мной не Гитлера, а Циглера, захотелось увидеть его глазами этой женщины. А обстоятельства моей службы давно перестали быть интересны даже для меня самой.

– К несчастью, большие перемены требуют жертв. Но в новой Германии всех нас ждет лучшая жизнь. Вас тоже.