Дэя Эллохар: Потерянное прошлое (СИ)

— Уймись, Цара, девочка промахнулась, а ты и рада в сугробе поваляться, уж я то видела, что хвостом в полете махнула.

Кошка пышный хвост трубой — и мимо нас в дом проследовала.

— И ты заходи, — бабушка за плечи обняла и к двери подтолкнула, — нечего на морозе стоять.

Я зашла, в сенях разулась, по теплому деревянному полу в светлицу вошла. У бабушки дом очень старый, не знаю, сколько ему лет, но таких домов во всем Загребе не найдешь — всего три комнаты, да в один этаж, и печь здесь не дом греет, а стену. Очень старый дом, но пахло в нем всегда травами и чаем травяным, а уж когда бабушка пекла булочки, мы через всю деревню запах чувствовали и к ней бежали.

— Не стой, садись, — бабушка к столу подтолкнула, — и раздевайся, тепло у меня.

Пока пальто, шапку и шарф снимала, бабушка налила нам чаю, а Царапке в блюдечко сметаны набрала и теперь сидела и просто смотрела на меня.

— Ты изменилась, — вдруг сказала она, — в глазах твоих любовь светится, Дэя. Любишь ты кого-то больше жизни, да гордости, да желаний своих. Скажешь мне имя счастливчика?

Тут я шарф выронила и, бледнея, испуганно воскликнула:

— Счастливчик!

Бабушка удивленно посмотрела, а Царапка на стол запрыгнула, сметану лизнула и недовольно так:

— Что с ним сделается? Поохотится в лесу, да и к тебе утром вернется, смерть то ему уже не грозит.

Тут бабушка не выдержала:

— Опять духа привела! — и смотрит на меня так… гневно.

— Ну… так получилось

И тут в бабушка сменила гнев на милость:

— Долго молчать будешь, Дэя? Кто он, расскажи нам, будь мила.

Осторожно стянула перчатку с левой руки, черный бриллиант ярко сверкнул в свете горящих свечей, и я почему-то начала улыбаться.

— Да-а-а, — протянула Царапка, — это мы крупную рыбку подцепили!

Быстро натянула перчатку обратно. Почему-то сказанное кошкой вмиг напомнило, что я совсем не знаю его реакции на то, кто я. Все-таки звание Кровавого Жнеца просто так не получают.

— Прости, — Царапка руку лапой накрыла, — не хотела обидеть. Так как звать его?

Бабушка спрашивать не стала, ладонь мою к себе потянула, перчатку сняла и в кольцо вгляделась.

— Никак маг, — прошептала она, — сильный да родовитый. Уж не императорских ли кровей?

И взгляд такой встревоженный на меня бросила.

Увиливать я не стала, сказала как есть:

— Племянник императора, лорд Риан Тьер…

Царапка свалилась со стола. Бабуля так и застыла, даже рот от удивления открылся, зато потом понеслось:

— Да ты что, Дэюшка! Сам племянник императора! Да как же это?!

Пожав плечами, я промолчала, потом осторожно руку у бабушки забрала, но перчатку натягивать не стала — осторожно прикоснулась к камню, такому же черному и мерцающему, как и глаза магистра. В очередной раз поняла, что скучаю… Удивительно, да, но очень скучаю.

— Да не молчи ты! — Царапка вылезла из-под стола, прыгнула на скамью, оттуда обратно на свое коронное место. — Где встретились?

И вот тогда, несмотря на имеющийся и не беспричинный стыд, честно призналась:

— А я его… прокляла…

Царапка повторно свалилась на пол. Оттуда, из-под скамьи, донеслось:

— Я пока тут посижу. Безопаснее оно как-то… Дальше-то что?

Ответить я не успела. Дверь распахнулась, впуская ледяной порыв ветра и поднятый начинающейся метелью снег, и вошел отец. С радостным криком «папа» я бросилась к нему, с лету попала в крепкие объятия.

— А я на Заставе ждал, — отец стиснул так сильно, что дышать стало тяжело. — Дэюшка, солнышко мое, соскучился до смерти.

Тут бабушка пробурчала:

— Орон, задушишь девочку, объятия то у тебя медвежьи, — это она так, для порядка, а сама еще чашку достала, чай налила да папе к чаю набрала меду — он любит. — За стол садись, небось с обеда голодный, с такой-то прорвой народу.

— Голодный, мама, — покорно согласился отец, он вообще бабушку, свою тещу, любит и уважает.

— А чего раньше не зашел?!

Бабуля тут же встала, поспешила к печи и вскоре поставила на стол, подвинув чашку и булочки, миску с мясной похлебкой, рядом на блюдце положила ломоть хлеба. Посмотрев на это дело, я жалобно сказала:

— Тоже хочу. Я, правда, на постоялом дворе обедала, но от твоей похлебки не откажусь.

Мне тут же наполнили тарелку.

Скинув кожух, шапку и теплую безрукавку, отец сел за стол, начал быстро есть, явно торопясь меня обо всем расспросить сразу после трапезы, и тут бабуля спросила:

— Орон, а что, Руи никак не угомонить?

Отец есть перестал, тяжело вздохнул и нехотя ответил:

— Я с ней разберусь. Сам. Единственное — хороший мужик Радган. Хороший, хозяйственный, смелый и благородный, а без благословения главы рода Дэя дом родительский покинуть не может. Потому и терплю… — папа ко мне повернулся. — Ты с женихами познакомишься, посмотришь, коли люб кто будет, так тому и быть, а если нет… разгоню всю эту…

Ругаться при нас с бабушкой отец не стал, но места пауз явно мысленно были заполнены отборными выражениями. И тут я на бабулю смотрю, она на меня, она же и сказала:

— Орон, опоздали вы со сватовством-то, ты на Дэюшку погляди — глаза сияют, щечки розовеют, а сердечко уже ей не принадлежит…