Деяние XII

Мимоходом подумав, не дойти ли до "Сайгона", решил, что интересной тусовки в такую пору там все равно не будет. И вообще, после выпивки ему хотелось секса, а он знал, где его получить, не слишком стаптывая свои драгоценные "адики". Вновь направился к зеву "трубы", напевая под нос из "Стены":

   I am just a new boy
   A stranger in this town
   Where are all the good times
   Who's gonna show this stranger around?
   Ooooh I need a dirty woman
   Ooooh I need a dirty girl… [8]

Питерская плешка нравилась ему гораздо больше московской, довольно хамоватой и разухабистой. А здесь, в Катькином саду, все было чинно и благопристойно, как и подобает в столь интеллигентном городе. Свою роль знали все: на скамейках справа сидели юные "бархотки", ожидая, когда на них обратят внимание восседающие слева солидные "быки". Впрочем, часто происходило наоборот, и это было нормально.

И сейчас севший, разумеется, слева Рудик не успел докурить сигарету из трофейной пачки, как к нему уже направилась какая-то "белка". Сперва он почувствовал разочарование: малец был инвалидом на косолапых ступнях и полусогнутых коленях, опирался на палочку, иногда делая конвульсивные движения. Но когда подошел ближе, фарцовщик изменил свое мнение: мальчик оказался хорошеньким. Типичный "колокольчик из города Динь-динь", робкий, не уверенный в себе, но, как прикинул много лет бывший в теме Рудик, обещающий в деле показать себя очень даже…

Скользнув взглядом по бледному лицу, пухлым губам и худощавой фигуре, Бородавкин почувствовал возбуждение. Что-то было в юноше сладостное, желанное, словно Рудик встретил то, о чем мечтал давным-давно.

— Сигаретой не угостите?

Голос был ломающийся, довольно манерный, и, опять же, словно где-то уже слышанный. Ещё в нем звучало хорошее воспитание в семье тружеников умственного труда, впечатление чего усиливалось очаровательной картавостью — может быть, последствие болезни, но совсем лёгкое.

Мужчина поднял голову и поглядел мальчишке прямо в лицо. Тот улыбался одновременно робко и насмешливо, как будто знал, что в двухсотрублевых джинсах дяденьки только что стало тесновато…

Рудик молча протянул ему пачку, и, когда тот деликатно вытащил сигарету, поднес огонек одноразовой зажигалки, тоже выпрошенной на "галере" у какого-то пшека. Паренек присел рядом, не заговаривая больше. Возможно, стеснялся, ожидая, что предварительную "вьюгу" возьмет на себя выбранный им "папашка".

Но Рудик тоже помалкивал, лениво поглядывая по сторонам. Жизнь его вполне устраивала, и даже то, что ясное до сей поры небо махом заполонили жуткие тучи, погрузившие город в гулкий полумрак, ему нравилось. Надвигающаяся гроза и жёсткие порывы ветра почему-то еще больше возбуждала его, — и умственно, и физически, добавляли куража не хуже еще одной дозы водки.

— М-мужчина, — теперь мальчик чуть заикался от волнения, — не могли бы вы дать мне возможность немного под-дзаработать?

Очевидно, устал ждать внимания и решил проявить инициативу. Рудик повернулся к нему, скривив тонкие губы в неотразимо чувственной, как он был уверен, улыбочке.

— И в Роттердам, и в Попенгаген? — поинтересовался он самым похабным тоном.

Судорожно сглотнув, юноша покорно кивнул.

— Пошли, — Рудик выкинул сигарету в урну. Он больше не мог терпеть.

Пока ещё в отдалении воркнул гром. Перед ними упала первая жирная капля. Разбившись, стала похожа на глубокую черную дырку в сухом асфальте.

Туристы и педерасты поспешно покидали сквер.

— Где тут теперь ближайший пенисный корт? Или над очком полетаем? — спросил Рудик у тоже поднявшегося со скамейки мальчика.

Тот неопределенно кивнул в сторону Невского.

— Есть одна камора…

Парадняк на задворках главной улицы бывшей имперской столицы провонял мочой и был сплошь исписан нецензурными арабесками. Они поднимались по крутой лестнице медленно: Рудик приноравливался к хромоте юноши, держась позади и бросая похотливые взгляды на его судорожно подергивающиеся во время движения ягодицы, обтянутые довольно приличными штанами — не штаты, конечно, но явно не ниже финки. Он так увлекся этим зрелищем, что проворонил конец пути, и только поняв, что антифэйс "персика" больше не двигается, поднял голову.

На скудно освещенной из пыльных окон нижних этажей последней площадке лестницы квартир не было. Валялся засохший мусор и пара крысиных мумий. Над этим безобразием зиял отверстый люк темного чердака, напоминающий жуткую беззубую пасть. Было пыльно, душно и как-то напряженно тихо, лишь с улицы доходили глухие приступы грома.

Мальчик, стоя парой ступенек выше, медленно повернулся к Рудику. Его пальцы на рукоятке трости побелели от напряжения.

— Лучше на чердак, — недовольно хмыкнул фарцовщик, но при виде рук юноши застыл, как столб.