Деяние XII

— Мы проверили твоё окружение. Клабом не пахнет. Но такое впечатление… Впрочем, впечатления к делу не пришьешь. В общем, пока противник на тебя не вышел. Значит, то, что ты творишь, исходит из тебя самого. Правильно, с Отроками всегда непросто. Но эта твоя любовь, Руслан, она не может ли сбить тебя с предназначенного пути?

Последние фразы Руслан выслушал, уже закипая. Гнев излился из него неожиданно и свободно, как юношеский сонный грех.

— Я, Павел Павлович, никуда сбиваться не собираюсь, — начал он осипшим от ярости голосом. — И присутствие Клаба проверить у меня самого ума хватило. Так что зря вы беспокоились.

Палыч хотел что-то сказать, но Руслан не дал.

— Вы опасаетесь, что моя девушка может меня отворотить от… чего там? Кажется, это называется Деяние?

Палыч кивнул, внимательно, но чуть отстранено глядя на расходившегося ученика, как смотрел во время поединка, оценивая противника.

— Так вот, Павел Павлович, я бы вам это сказал точно, знай, что такое есть это самое Деяние. А то ведь никто мне до сих пор не объяснил. Может, просто забыли?.. Или это такая тайна, которую не положено знать и самому исполнителю? А?..

Его гнев достиг высшей точки. Ему уже было всё равно.

— Но если кто-то, будь то Совет Артели, или Клаб, или чёрт лысый посмеет встрять между мной и Ингой!..

Юноша сжал зубы так, что послышался легкий хруст. Правая рука рефлекторно дернулась к пистолету.

Небрежным движением Палыч сжал его кисть так, что все усилия Руслана освободиться ни к чему не привели.

— Вот теперь хватит, — спокойно констатировал учитель. — Будем считать, что оба выплеснули эмоции.

Тяжело дыша, Руслан смотрел на него исподлобья. Но гнев проходил быстро. Почувствовав это, Палыч отпустил руку.

— Руслан, об этих вещах знает очень узкий круг. Остальные артельщики имеют только общее представление. Пойми, это сердце Игры, слишком опасно распространять такие сведения. В своё время ты узнаешь всё, поверь мне.

— После того, как совершу Деяние? — он спросил это уже не гневно, но иронично.

— Нет, гораздо раньше, — серьезно ответил учитель.

Чуть подумав, Руслан кивнул.

— Ладно, Пал Палыч. Что делать-то будем?

— Мне нужно в Москву. Возьму тебя с собой. У меня тут машина недалеко.

Руслан упрямо мотнул головой.

— У меня в Обители увольнительная до понедельника, и я хочу вернуться в Питер, — проговорил, потупившись.

Палыч вздохнул.

Знаешь, — буркнул неохотно, — возможно, где-то ты прав…

Руслан вскинул голову, глаза его загорелись надеждой, совсем как у мальчишки. Учитель с трудом скрыл невольную усмешку.

— Мы, пожалуй, действительно, не вправе становиться между тобой и твоей любовью.

Теперь лицо юноши выразило чистое детское ликование.

— Так что, если приспичило в Питер, можешь забрать мою машину, — заключил Палыч с уже откровенной улыбкой.

— Так точно! — радостно гаркнул Руслан.

— Только поосторожнее веди, а то на ГАИ нарвешься.

Руслан пренебрежительно пожал плечами и кивнул на сумку.

— Слушай, что говорят! — прикрикнул Палыч. — Грим?

Юноша кивнул.

— Деньги?

Ещё кивок.

— Положишь грим сразу, как сядешь в машину, без него не вздумай ехать.

Руслан нерешительно спросил:

— А как же вы?

— Сяду на станции в ночной поезд. Это просто.

— Да, — заметил юноша, — он в двенадцать приходит. А это?.. — он указал в сторону уже невидимых в дождливой тьме перовских домишек.

— А это — своим чередом. Садовников и его единомышленники сами выбрали путь и отлично знали, чем рискуют. А люди из КГБ исполняют свой долг, как они его понимают. Мы можем сочувствовать тем или другим, но, если это не нужно Игре, не вправе вмешиваться в дела государства… Ну, тяжело учиться — весело играть, послушник Ставрос. Марш к машине!

СССР, Москва, 25 сентября 1983

Совет Артели собрался в обычной квартире блочной девятиэтажки московского "спальника". Сейчас он был в почти полном составе, что выпадало редко. Впрочем, и так был невелик: столетия Игры показали, что пять-семь человек вполне способны эффективно руководить тайной сетевой структурой, какой были и Артель, и Клаб.

Сейчас здесь было пятеро. Ак Дервиш, лицо которого стало, кажется, еще смуглее, а волосы — белее, но спина оставалась столь же прямой, с невозмутимым видом по-турецки сидел на низком пуфике. Палыч непрестанно расхаживал из угла в угол довольно большой комнаты, обставленной по средним советским стандартам — отечественная "стенка" с рядами томов "про Анжелику", громоздкий телевизор "Рубин", тяжёлый раскладной диван в гарнитуре со столь же тяжёлыми креслами. В одном из них, сбросив легкие "лодочки" и подобрав ноги, тихо, как мышь, сидела Княжна, с любопытством наблюдая за происходящим — в Совет она была введена совсем недавно. В другом кресле с немалым трудом разместил обширную фигуру владыка Назарий, сейчас, впрочем, облаченный в "штатское": длиннополый пиджак и брюки, столь огромные, что с первого взгляда становилось ясно — сработаны они на заказ. В углу между окном и стенкой примостился Мастер, сидящий абсолютно неподвижно и как-то так "плоско", что, казалось, сливался с бледненькими обоями в нелепых цветочках.