И опять заклубился, поплыл белесый дым, покрывая всю поверхность плато. А в залитой солнечным светом вышине все продолжались преобразования. Три цвета облака смешались в один, и оно стало бронзовым. Затем превратилось в четкий силуэт дракона со львиной головой, увенчанной короной, в которой искрились три драгоценных камня — белый, желтый и розовый. В лапах дракон держал розу, увитую голубой ленточкой с золотой каймой.
Когда туман рассеялся, и солнечные лучи опять ярко осветили плато, ни дамы, ни бородачей, ни подростка на нем уже не было. Теперь на зеленой траве стояли рядом две просто одетые молодые женщины и трое подтянутых мужчин, головы которых на сей раз покрывали уже одинаковые по цвету — красные — шапки. У их ног сидела маленькая девочка в лиловом платьице и беззаботно играла с куклой…
Утром, когда мы проснулись, Вива сообщила, что решила сводить меня в церковь.
— Хотя бы исповедайся, — сказала она, — коль к причастию тебя не допускает какая-то неведомая сила.
— Ты считаешь, что кто-то или что-то не дает мне принять причастие? — переспросил я с тревогой.
— Это совершенно очевидно! — вздохнула девушка. — Я пока еще не до конца разобралась, что это за сила, но уже имею кое-какие подозрения.
— Ну-ка, расскажи о них! — потребовал я.
— Нет! — покачала головой Вива. — Я тебе ничего не скажу.
— Почему?
— Потому что не должна! — отрезала она.
И сколько я не приставал с этим вопросом, сколько ни настаивал, ответа так и не получил. Девушка была непреклонна.
На удивление, визит в церковь прошел гладко. Я выстоял всю службу, а потом, дождавшись своей очереди, подошел к священнику и рассказал ему о своих грехах. Он даровал мне прощение…
Вива с довольным видом наблюдала за мной. И потом, уже за воротами церкви, радостно сообщила, что я все делал правильно и вел себя, как истинный православный христианин.
А дома, приготовив крепкий кофе, усадила меня напротив себя и провела что-то похожее на инструктаж.
— Ты не должен повторять грехов, в которых покаялся! — менторским тоном вещала она. — Ни лгать, ни ругаться, ни обманывать, ни кого-то осуждать нельзя! Забудь о гордыне, о чревоугодии! Выбрось из головы злые помыслы! Ты должен быть честным, справедливым, добрым, милосердным и любящим! Понятно?
Я с улыбкой кивал.
— Единственный грех, который останется на тебе, — это грех прелюбодеяния, — продолжала девушка. — Но у тебя есть оправдание: сильные чувства ко мне. Это ведь так?
— Да, я очень тебя люблю! — горячо подтвердил я.
Она вздохнула и, низко опустив голову, произнесла:
— Я молюсь, все время молюсь за тебя и за себя. Прошу, чтобы Бог простил нам этот грех…
Поднявшись, я подошел к ней и обнял за плечи:
— Спасибо тебе, славная моя, святая моя Вивиза!
Она лишь блаженно улыбнулась.
К Инге я заехал после обеда. Привез торт и шампанское.
Она долго обнимала и целовала меня да все вздыхала.
— Что-то случилось? — я пристально посмотрел ей в глаза. Они скорбно поблескивали.
— Нет, ничего, — Инга попыталась улыбнуться, но не смогла — ее алые губки лишь слегка дернулись.
— Ну, я же вижу, что ты расстроена чем-то!
Она ничего не ответила, убрала руки с моей шеи и, подобрав пакет с тортом и шампанским, понесла его на кухню.
— Ты на меня за что-то обижена? — я прошел следом за ней и присел на табурет у окна. — Скажи!
Инга молча рассматривала этикетку на коробке с тортом, долго распаковывала его. Наконец, подняла голову, как-то вскользь взглянула на меня, как будто смущаясь, и тихо произнесла:
— Я тебе совсем не нужна. В твоем сердце одна Вива…
— Неправда! — заверил я. — Ты тоже там есть.
Она с сомнением вздохнула, потом с ласковой задумчивостью провела рукой по моей щеке и нарочито бодрым голосом осведомилась?
— А какое место я там занимаю?
— Достойное! — я взял ее за руку, привлек к себе. — Мне хочется, чтобы ты всегда была рядом.
Инга заметно повеселела. Ее глазки засияли, губки растянулись в улыбке.
— Ты говоришь правду, Ванечка?
Я кивнул.
— Честное-пречестное слово?
— Да, солнышко! — я обнял Ингу за талию и приник лицом к ее животу.
— Поцелуй меня в губы, Ванечка! — попросила она. — Просто поцелуй. И я пойму, врешь ты мне или нет.
Что мне было делать? Отказать?
Я усадил Ингу себе на колени. Одну руку положил ей на затылок, другую — на бедро и, когда она наклонилась, призывно приоткрыв свои губки, припал к ним, как жаждущий путник к роднику со студеной водой.
От этого поцелуя у меня даже закружилась голова. Подобное со мной случалось только в далекой юности.
— Инга, ты дьявольски притягательная женщина! — выдохнул я, когда наши уста, наконец, разомкнулись.
Ее глаза излучали счастье.
Понимая, что не должен этого делать, но, повинуясь желанию, я просунул руку под коротенький халат Инги и погладил ее ноги и бедра. Они были такими же горячими, как наше дыхание.
— Ванечка, милый! — она осыпала поцелуями мое лицо и шею.
А я стал гладить ее живот.
Инга быстро стянула с меня свитер и футболку, а со своих плеч — халат и прижалась своей трепетной грудью к моей.
И вдруг, издав пронзительный крик, вскочила с моих колен, как ужаленная, и отпрянула в сторону.