Через час мы въехали в нужное нам село Запорожского района.
Искать церковь не пришлось — моя пассажирка уверенно указывала путь.
— Ты что, уже бывала здесь? — удивился я ее знанию местности.
— Нет! — покачала головой Вива. — Мне сердце подсказывает, куда следует ехать.
Храм вместе с колокольней, по меркам сельского населенного пункта, оказался весьма большим строением. Белые стены, синяя крыша, желтый купол с крестом. Видно, что здание старое, но, в общем-то, ничего особенного. Мне приходилось видеть церкви и покрасивей.
Мы оставили машину на довольно почтительном расстоянии от этого культового сооружения и, пройдя с десяток шагов в направлении главного входа, остановились.
— Как тебе здесь? — девушка ласково коснулась моей руки. Ее голос звучал почти торжественно.
Я поежился. Хоть солнце и светило вовсю, но его лучи совсем не грели. Да еще и северо-восточный ветер продувал до костей.
— Нормально, только холодно. Может, подойдем ближе?
— Не нужно! — возразила Вива. — Здесь как раз хорошее место для обзора. А то еще люди подумают, что мы пришли с недобрыми намерениями и прогонят нас. Ведь несколько лет назад храм обворовали…
Я хотел спросить, откуда она об этом знает, но вовремя спохватился — и так все понятно.
Долго устоять на месте мы не смогли — у нас просто окоченели ноги. Поэтому решили двигаться, и принялись прогуливаться возле церкви.
— Знаешь, очень давно, сразу после войны, одной местной крестьянке у стен этого храма явился странный человек и спас ей жизнь, — стала рассказывать мне девушка. — Ту женщину звали Натальей, она имела троих детей и работала в колхозе. Ее муж Николай, к счастью, хоть и был серьезно ранен, но уцелел на фронте и вернулся домой — с наградами, статный и веселый. Трудно описать радость Натальи, когда супруг, которого она, кстати, не чаяла увидеть, так как накануне получила похоронку, переступил порог родного дома. Вот только радость ее длилась недолго. Тридцатилетнего Николая назначили бригадиром, дали лошадь и пролетку, да еще и в правление колхоза избрали. Загордился мужик, почувствовал себя важным человеком. С простыми колхозниками разговаривал свысока, мог ни с того ни с сего наорать, нагрубить, незаслуженно обидеть. А жену так и в грош не ставил. Капризничал, всячески унижал, откровенно презирал. То ему борщ не такой, то сапоги плохо начистила, то галифе не отстирала. Часто говорил Наталье: «Разве ты женщина? Ты — чучело! Забабилась, расплылась, потеряла всякую привлекательность. Мне с такой супругой стыдно и на людях показаться». И вскоре начал захаживать к одиноким крестьянкам, а позже не стеснялся уже и ночевать у них. Мужчин в селах тогда было мало, совсем мало, и любой мало-мальски привлекательный представитель сильной половины человечества пользовался у женщин бешеным успехом.
Вива на мгновение умолкла, плотнее закуталась в свою курточку, подняла воротник. И, взяв меня под руку, продолжила: