63 (62). Когда весть о губительной перемене в этом славнейшем муже, о его упадке и явной деградации разошлась благодаря крылатой молве по всем частям света, его знаменитый брат, пфальцграф Фридрих[737]
, прибыл, как помнится, в Лезум, чтобы образумить брата. Но, увещевая его в том, что касалось его чести и здоровья, он не добился успеха и в раздражении удалился, обвиняя в неудаче Нотебальда{88} и прочих подобных ему людей, которые опутали сиятельного мужа своими интригами и свели с ума своими советами. Так оно и было; мы сами видели, что этот епископ дошёл в то время до такого позора, что говорили даже, будто он предался ворожбе[738]. Однако, в этом преступлении названный муж был неповинен — тому свидетели Иисус, его ангелы и все святые! — ибо он часто говорил, что чародеев, предсказателей и подобных им людей следует карать смертью. Поскольку записано, что «со святым ты будешь поступать свято, а с лукавым — лукавить»[739], то я полагаю, что он сначала сбился с обычного правильного пути, а затем окончательно пал то ли в результате дурного влияния тех, кого он считал достойными своего доверия, то ли в результате нападок врагов, которые тревожили его церковь. Сломленный резкой переменой нравов, он был потрясён внешними ударами судьбы и, наконец, заболел и начал тонуть, словно попавший в бурю корабль. Он старался поправить здоровье с помощью лекарей, но из-за частого употребления лекарств болезнь его только усилилась, так что он лежал теперь полуживой и ожидал конца, не надеясь на выздоровление. [В то же время он, спеша ко двору, случайно упал с лошади]{89}. Раскаявшись, он начал горько плакать вместе с Езекией[740], обещая Богу исправление своей жизни и, — о обычная милость Христова! — вскоре выздоровел. Прожив после этого ещё три года, он исполнил многое, но не всё из того, что обещал.64 (63). В те же дни объявилась некая женщина, одержимая духом прорицания, и открыто говорила всем, что архиепископ скоро, — а именно, в течение двух лет, — умрёт, если только не исправится. То же самое утверждали врачи. Однако при епископе были и другие — лжепророки, которые утверждали обратное, и им оказывалось гораздо большее доверие. Они предсказывали, что Адальберт будет жить так долго, «пока не положит всех врагов своих в подножие ног своих»[741]
, а вслед за этой болезнью придёт крепкое здоровье и благополучие во всех делах. Наиболее близким к нему из всех его людей был Нотебальд, который, хоть и предсказал епископу много правды, но обманул его в самом главном. Мы видели, как в Бремене в то время кресты обливались слезами; мы видели, как свиньи и собаки оскверняли церкви, и их едва удавалось прогнать от самого подножия алтаря. Мы видели, как стаи волков жутко завывали в самых окрестностях нашего города наперебой с совами. Однако епископ упорно предавался своим мечтам, и напрасно все говорили ему о том, что эти события касаются именно его. Никогда мёртвые не общались с живыми столь доверительно, ибо всё это предвещало смерть епископа. В том году, когда умер архиепископ, Гамбург сгорел и дважды был разорён[742]; язычники, одержав победу, подчинили своей власти всю область нордальбингов; убив воинов или уведя их в плен, они обратили в пустыню всю эту провинцию, так что со смертью доброго пастыря в стране, можно сказать, не стало мира. За 14 дней до смерти Адальберт слёг в Госларе, но по прежнему не хотел ограничивать себя напитками и не давал делать себе кровопускания. Его поразила жестокая дизентерия, так что он исхудал, как скелет. Однако — увы! — он до последнего смертного часа думал не о спасении своей души, но только о государственных делах. Когда Вецило, архиепископ Магдебурга, и другие братья пришли к нему и попросили впустить их, то он, — уж не знаю по какой причине, — велел закрыть перед ними ворота, заявив, что из-за мерзкого характера его болезни никому не следует его видеть. Только королю, которого Адальберт любил до самой смерти, был открыт доступ к больному. Напомнив королю о своей верности и долговременной службе, он со многими стонами поручил ему свою церковь и церковное имущество.