Деяния архиепископов Гамбургской церкви

68 (67). Итак, тело архиепископа при величайшем изумлении всего королевства было перенесено из Гослара в Бремен только на десятый день, то есть в день Благовещения[756], и при огромном стечении народа погребено посреди хора новой базилики, которую он сам и построил. Говорят, правда, что он прежде неоднократно просил похоронить его в столичном граде Гамбурге, который он по примеру своих предшественников очень любил и почитал. Ибо при жизни он именно там проводил, как правило, всё лето и с большим блеском отмечал главнейшие праздники. Там же он часто с глубоким уважением и в положенное время совершал рукоположения в церковный чин. Там же он по обыкновению устанавливал место и время встречи с нашими герцогами, а также с соседними славянскими племенами и послами прочих северных народов. Он оказывал разрушенному городу такое уважением и питал такую любовь к истощённой матери, что говорил, будто в ней исполнилось пророчество Писания, которое гласит: «Возвеселись, бесплодная, нерождающая, потому что у оставленной гораздо больше детей, нежели у имеющей мужа»[757].

69 (68). Говорят, что он слёг всего за три дня до своей смерти, когда не мог уже самостоятельно вставать с постели. Ибо в этом муже была такая сила духа, что он даже во время тяжелейшей болезни не желал ничьей поддержки и никогда не испускал криков боли. Уже лёжа в агонии, он ощутил приближение неминуемой смерти и, часто вздыхая, повторял: «Горе мне, бедному и несчастному, который впустую растратил такие богатства! Ведь я бы мог стать святым, если бы раздал их бедным, но, к сожалению, потратил их ради мирской славы. Но, — привожу в свидетели того, «чей глаз видит в глубине бездны»[758], — все стремления моей души были направлены исключительно на торжество моей церкви. И, хоть она и кажется ныне чересчур урезанной по моей вине, а также из-за ненависти врагов, всё равно она насчитывает 2000 мансов, которые я, к счастью, приобрёл для неё из своего наследства и моим трудом». Из речи этого мудрого человека можно понять, что если он по-человечески в чём-то и погрешил, то как человек добрый часто каялся в своих ошибках.

[Приведу в подтверждение этого следующий пример: в начале своего вступления в должность он, как человек чрезвычайно спесивый, своим высокомерием восстановил против себя очень многих людей. Так, ради увеличения своей славы он говорил — о если бы он этого не говорил![759] — что все епископы, которые занимали престол до него, были тёмного и низкого происхождения, и только он блистает и благородством рода, и богатствами, а потому достоин более высокой кафедры и даже апостольского престола. После того как он повторил это не один раз, его, как говорят, напугало некое видение, о котором нам стало достоверно известно и которое я решил привести здесь ввиду его важности. Итак, однажды, глубокой ночью он увидел себя приведённым в церковное собрание, где должны были служить мессу. Вокруг по порядку стояли 14 его предшественников[760], а ближайший из них, Алебранд, заканчивал таинства, которые обычно совершают во время мессы. Когда было прочитано Евангелие, священник Божий повернулся для принятия жертвенных даров и, подойдя к господину Адальберту, который стоял в хоре на последнем месте, быстро окинул его суровым взглядом и, отвергнув его дары, сказал: «Ты человек благородный и знатный, и не можешь иметь части[761] со смиренными»; и с этими словами удалился. С этого часа Адальберт раскаялся в тех словах, которые произнёс столь неосторожно; он стал оказывать глубокое уважение всем своим предшественникам и со многими стонами заявлял, что недостоин товарищества этих святых мужей. Поэтому вскоре он распорядился в годовщину каждого из предшественников устраивать братьям и беднякам щедрые трапезы за счёт поместья в Брамштедте[762], чего прежде не делал ни одни епископ].