В госпиталях и помину не было о книгах для чтения и библиотечках, а некоторые врачи, когда был поднят вопрос об устройстве библиотечек при госпиталях, решительно высказывались против всяких книг и брошюр, как могущих передавать заразу. (Летом 1911 года я посетил столичный городской госпиталь в Красном Селе. Огромный, чуть не на 100 чел., этот гвардейский госпиталь недели за две до того был посещен царем, о чем гласила мраморная доска на стене, где золотыми буквами была выбита сердечная благодарность царя всему госпитальному персоналу за блестящее состояние госпиталя. Меня сопровождало госпитальное начальство. По коридорам и особенно в саду бродили толпы выздоравливавших солдат. “Чем же вы занимаетесь теперь?” – спросил я. – “Ничем”. – “Читаете что-либо?” – “Нет, книг не дают”.-“Скучаете?” – “Очень”. – “Почему не дают больным книг? Неужели у вас нет библиотеки для больных солдат?” – обратился я к главному врачу госпиталя. – “Для больных мы книг не держим, опасаясь распространения заразы”, – ответил врач. Я не выдержал: “Хоть государь и признал вас госпиталем образцовым, но я не могу признать его таковым, ибо в нем нет духовной пищи для выздоравливающих. Я покорнейше прошу вас, г. доктор, и вас, батюшка, – обратился я к государственному уставному священнику Словцову, – как можно скорее завести библиотеку для выздоравливающих”.)
Такой же сумбур царил и в понятиях мирных военных начальников о церковном деле на войне» [35, л. 8].
При этом протопресвитер армии и флота, будучи не просто верующим человеком, но духовным лицом, абсолютно был свободен от проявлений, которые бы сегодня назвали фанатизмом. Вот как он описывает свои представления об организации церковной службы в условиях военных действий: «В то время как некоторые начальники частей, а с ними и священники находили, что на войне для совершения богослужений достаточно ризы, а иногда и одного епитрахиля; креста, евангелия, кадила и одной-двух икон, усердный не по разуму начальник госпиталей 1-й армии генерал Д-в. прибавил, чтобы я выхлопотал у Главнокомандующего ассигновку на сооружение для всех подвижных госпиталей армии походных церквей не только с полным комплектом самой разнообразной утвари, но даже и с целыми “колокольнями” по 15 пудовых колоколов на каждую церковь. Я вынужден был протестовать против проекта набожного генерала, ибо находил, что на войне госпиталям можно обойтись при богослужении и без колоколен и без нарядной обстановки, а заведение необходимого для передвижения проектируемых церквей обоза потребовало бы неимоверных затрат и явилось бы большой обузой для армии, и без этого страдавшей от своих тылов и обозов» [35, л. 8 об.-9].
Изменение численности неподвижных церквей Военного и Морского ведомств (XIX–XX вв.)
[49, с. 158].
Как протопресвитер армии и флота Г. И. Шавельский дал объективную оценку кадровому составу военного духовенства, служившего в армии и на флоте во время Первой мировой войны. «Для всякого понятно, что успех пастырской работы главным образом зависит от личности священника: от его способностей, умений и усердия. Кадровые священники более или менее строго подбирались протопресвитером и, попав на военную службу, более или менее подготовлялись к работе в военной среде. Но с объявлением войны сразу же вырастает множество второочередных полков, подвижных и других госпиталей и разных иных учреждений. В эти полки и госпитали священники уже назначаются по мобилизации, то есть не протопресвитером, а епархиальными начальниками. В 1-й Маньчжурской армии такие священники имелись чуть ли не из десяти епархий. Только одна Екатеринославская епархия прислала на войну священников молодых, образованных, энергичных и идейных. Все остальные прислали кое-кого, в большинстве случаев безграмотных иеромонахов, не могущих толком отправить требу, не то что поучать свою паству. Некоторые прислали спившихся или совершенно опустившихся священников, обрадовавшись случаю освободиться от них. Так, впрочем, делали многие и многие русские полки, сбыв на войну в первую очередь самых негодных офицеров. Поступая так, и епархиальные начальства, и полки не понимают, какое страшное зло они причиняют армии» [35, л. 9–9 об.].
Характеризуя в общих чертах участие духовенства в Русско-японской войне, он обратил внимание на то, что:
1) духовенство тогда вышло на боевую работу без определенного плана и понимания своих обязанностей, которые разными священниками понимались разнообразно, – чаще неправильно, чем правильно, – и каждым исполнялись по своему усмотрению;
2) сознание, что полевой священник должен разделять со своей паствой все лишения и опасности и чем труднее минуты, тем быть ближе к ней, – это сознание было сравнительно немногим присуще, поэтому появление священника в окопах и особенно во время боя считалось явлением из ряда вон выходящим и расценивалось как подвиг;