Дейр (ЛП)

Я сидел и слушал один из редких телефонных разговоров с мамой. Она о чем-то говорила, но, как обычно, все, о чем я мог думать это то, какой она была странной женщиной. Или, по крайней мере, странной для меня. Я никогда не понимал ее. В большинстве случаев было трудно общаться даже на поверхностные темы, хотя, к счастью, она не требовала этого от меня.

Мы не были близки; она всегда была слишком занята для этого, даже когда я носил подгузники. Но из наших нечастых телефонных разговоров вы бы не догадались об этом. По крайней мере, с ее стороны поток информации казался бесконечным, как будто мы делали это каждый день, а не каждые полгода.

Следует отметить, что со своей стороны я едва ли мог вставить предложение.

Более сорока лет она была профессором английского языка в Колумбийском университете — еще с тех времен, когда в кампусе редко можно было увидеть женщин, не говоря уже о преподавании, — и не собиралась уходить на пенсию. Работа занимала все ее время. Так было всегда. А когда она решала, что у нее есть время поговорить со мной, то ожидала, что я буду слушать ее, даже если мы месяцами не разговаривали друг с другом.

Мама была олицетворением успеха не только в своей карьере, но и в браке, и в отношениях с людьми.

Единственное, что я знал о ней точно — больше всего на свете она нуждалась в том, чтобы мир восхищался ею и ее достижениями.

Когда говорилось о женщине с такими приоритетами, на ум сразу приходила Сьюзен Джонсон-Мастерс. Замужем за таким же успешным мужчиной, как и она сама, лучшая подруга первой женщины-вице-президента, сила, с которой нужно считаться в научных кругах, первопроходец-феминистка и, к тому же, мать очень успешного писателя.

Конечно, во всем этом вы не смогли рассмотреть материнскую заботу. Няня или шесть позаботились о том, чтобы я, ее единственный сын, был накормлен и о нем заботились, потому что ее, черт возьми, не было рядом для этого даже один час в течение дня. И хотя я был успешным автором, в ее кругах не могли не отметить, что я писал художественную литературу.

Не скажу, что меня расстраивала роль матери в моей жизни. Я был слишком взрослым, чтобы цепляться за эти проблемы. Но не нужно чрезмерно преувеличивать ее роль в моем воспитании. Даже она подчеркнула бы, что забота никогда не входила в число ее приоритетов.

И даже, когда я был моложе, я не был на нее обижен. Я всегда знал (от нее) о том, что у матери была гораздо более важная жизненная миссия, чем просто быть мамой мальчика.

Ей так многому нужно было соответствовать. Родом из знатной семьи, замужем за аристократом и близкая подруга с детства двум самым известным женщинам в стране, одна из которых стала вице-президентом Соединенных Штатов, а другая — откровенной активисткой, женой влиятельного сенатора.

Если бы я был предельно честным с самим собой, Тэмми была для моей матери своего рода мятежным заявлением, что, по крайней мере, вначале, отчасти объясняло ее привлекательность. Она не была Сьюзан Джонсон-Мастерс. На самом деле, многие сказали бы, что Тэмми была полной противоположностью, с минимумом личных амбиций.

В то время Тэмми скормила мне свое желание создать полноценную семью, и мое молодое, уже поглощенное работой «я» съело все это целиком. Разве не было бы здорово вернуться домой к тому, кто хотел бы позаботиться о моих потребностях?

Годы превратились в десятилетия, и Тэмми, поэтически воспевшая желание стать матерью, почему-то так и не была полностью готова к этому шагу.

Спустя двадцать лет я прекрасно осознал, что надо мной пошутили.

Голос матери вернул меня к нашему разговору.

— …как будто эта бедная дорогая женщина недостаточно пережила…

Ах. Мне не нужно было задумываться, кто эта дорогая женщина при том, что я не слушал. Моя мать и две ее самые близкие подруги достигли такого выдающегося, заметного уровня успеха, что моя мать привыкла сообщать другим людям каждый из их статусов еще до того, как ее спросили. Она делала это, когда разговаривала со мной, не потому, что даже предполагала, что меня это заботит, а по чистой привычке.

Хотя, между прочим, мне было не все равно.

Цель этого обязательного напоминания, как я понял, была по двум причинам. Первая: Чтобы напомнить всем и каждому о ее важных связях. Вторая: заверить всех, что три влиятельные женщины как никогда близки.

Дорогой могла быть только Диана, вице-президент. Если бы она сказала милая, я бы понял, что она имеет в виду жену сенатора Веру.

Излишне говорить, что эти две силы природы никоим образом нельзя было назвать ни дорогими, ни милыми, но это ничего не решило бы, скажи я это моей матери.

И, конечно же, она знала, что они не были такими, но называть их так было еще одним напоминанием о том, насколько особенными были их отношения, обращая внимание тех, кто слушал, что она знает их обеих с той стороны, которую никто другой не видел или когда-либо удостоится увидеть.