Действительно ли была та гора?

Олькхе возвращалась домой спустя два или три дня. Обычно она всегда приходила поздно вечером, но, как бы ни было поздно, она с аппетитом ела сваренную матерью кашу. До того как приступить к ужину, она обязательно считала деньги. Иногда попадались даже доллары. Пока она горстями вытаскивала деньги из разных внутренних карманов, все по неизвестной нам причине сидели, затаив дыхание, казалось, что все тело скручивает напряжение. Надо сказать, что зарабатывала она больше, но мы, не зная, сколько осталось после погашения части долга, задыхались уже от тех сумм, что она выкладывала перед нами. Олькхе, пересчитав все деньги, заглядывала в приходно-расходную книгу и говорила со вздохом удовлетворения:

— Да, чтобы там ни говорили, а торговли лучше, чем на прифронтовой линии, нет.

После этого она приступала к ужину, а в доме начинала пульсировать энергия денег. Мать, заискивая перед ней, окружала ее теплом и вниманием.

Олькхе часто подчеркивала, что опоздала из-за отсутствия попутного транспорта, и добавляла, что без него туда не добраться и оттуда не выбраться. Это было все, что я знала о прифронтовой торговле. Сначала я насторожилась, считая это оправданием, но потом, подумав немного и посмотрев на ее тяжелые узлы, решила, что она не врет, и успокоилась.

В тот день олькхе вернулась поздно, заставив нас прождать три-четыре дня. Пересчитав деньги, она принялась за ужин. В прошлые разы у нее были впалые и уставшие глаза, она выглядела голодной, но в этот раз, только взяв столик с едой, она внезапно с утомленным видом отодвинула его от себя. Олькхе устало сказала, что обед, кажется, еще не переварился. «Хорошо, если это так», — подумала я, она стала для нас ценным человеком, зарабатывающим много денег. Мать настаивала, что перед сном надо съесть хотя бы ложку. Через силу глотая кашу, олькхе, внезапно прикрыв рот рукой, выбежала на улицу и припала к отверстию сточной трубы. Ее начало тошнить так сильно, будто все внутренности рвались наружу. Когда она выпрямилась, на ее бледном, почти белом мокром лице были то ли капли дождя, то ли слезы, то ли пот, но одно было ясно: у нее было не простое несварение желудка. Мать, с беспокойством следившая за ней от начала до конца, сказала дрожащим голосом:

— Ты чем это все время занималась, а? Неужели тебя изнасиловал какой-то янки? Или ты сошлась с каким-нибудь подонком на рынке? Как ты могла так поступить? О небеса! Какой бы я ни была жестокой женщиной, теперь я не смогу жить. Я не смогу жить!

У матери задрожали ноги, не в состоянии связать двух слов, она бессильно опустилась на землю. Как она могла сказать такое?! Я была поражена. Но олькхе, судя по ее внезапно изменившемуся виду, была шокирована еще сильнее. Ее бледное лицо мгновенно стало багровым от возмущения, а голос стал таким низким, что меня бросило в дрожь.

— Мама, вам рассказать, чем я занималась все это время? Тогда слушайте внимательно. Теми, кто больше всех тратил деньги, не пытаясь даже снизить цену, были проститутки, бравшие у негров в рот. Отличный способ — никакого риска забеременеть. Такому человеку, как вы, такие проститутки могут показаться даже целомудренными. Но даже среди проституток их за людей не считают. Есть район, где живут только такие девушки, в этот раз я пошла туда. Вы спросите зачем? А затем, чтобы заработать побольше. Они занимались своим делом, чтобы заработать большие деньги, а мы завышали цену и обдирали их, но на вопрос «Чей поступок отвратительнее — наш или их?», возможно, даже само небо не даст ответа. Даже в своей «профессии» они подвергаются большим издевательствам, чем обычные проститутки, они более наивны, и в них еще жива человечность.

Даже когда мы продали им товары, не завысив цену ни на пхун, они, словно им еще чего-то не хватало, удержали нас и попросили пообедать вместе с ними. Они то ли нуждались в простом человеческом общении, то ли хотели увидеть, как мы торгуем, но упорно просили нас остаться. Воткнув ложки в большую латунную миску с едой, они настойчиво просили разделить с ними обед. Когда я вспомнила, чем они занимались, появлялась тошнота, но, подумав, что после этого снова смогу что-нибудь им продать, я заставила себя сделать вид, что ем вместе с ними. Меня до сих пор тошнит. И хотя нутро у меня не чище, чем у тех проституток, оно не принимает их еду. Вот почему меня тошнит. Теперь вы поняли? Теперь, когда вы узнали, чем я занималась все это время, вам стало легче? Правильно говорят, что чувства вдовы может понять другая вдова. Но я вижу, что также правы и те, кто говорит, что придирчивая вдова «съест» другую вдову.

Мать, увидев ее сердитый взгляд, кажется, поняла, что сказала то, чего не должна была говорить. Но она не уловила смысл сказанного. Со смущенным и сожалеющим видом она спросила у меня:

— О чем сейчас говорила твоя сестра?