Действительно ли была та гора?

«Почему такой тертый калач, как директор Хо, постоянно ошибается насчет меня? Он ведь не выглядит таким легкомысленным человеком, чтобы, совершив ошибку, повторить ее. Может быть, он, не зная, что делать со мной, решил, что я не выдержу и уйду сама?» — у меня возникали различные мысли, но эта была самой грустной. Выплачиваемая, как по часам, зарплата в четыреста тысяч вон была источником существования нашей семьи. Разумеется, олькхе хорошо зарабатывала, торгуя в военном городке, но все заработанное она складывала отдельно, ее мечтой было купить место на рынке «Дондэмун» и открыть там свой магазин. Я очень хотела чем-нибудь помочь осуществлению ее мечты. Однажды мне приснилось, будто она пытается выйти из-за обеденного стола проституток. Прилагая силы, чтобы вырваться из жизни, где приходится подбирать крошки хлеба, она собиралась вести торговлю на рынке с сильной конкуренцией, намного более жестоком и жадном, чем сейчас.

После того как олькхе стошнило и я ясно увидела, насколько стыдно жить за счет янки, временами я чувствовала отвращение к матери, у которой благодаря зарплате, зарабатываемой мной в РХ, разгладились морщины на лице. Она играла роль последней женщины Чосон — жены высокопоставленного чиновника, высокомерную безупречную строгую гордячку. То, что приходилось кормить ее остатками еды со стола янки, наносило такой удар по чести нашего дома, что я думала, ее уже не спасти. Мать, осознавая, что она из древнего знатного рода, не могла отказаться от старых привычек. Я понимала, что ради ее содержания надо избежать позора увольнения. Для того чтобы удержаться на денежном месте, я решила еще немного подождать. Говоря, что нельзя терять работу, я успокаивала себя и убеждала потерпеть. Подумав, что уволюсь отсюда по собственному желанию, я удивилась тому, как быстро забыла о бедности. Но когда я думала о том, что работа здесь — последний шанс для олькхе и ее компаньонов, которые шаг за шагом приближаются к рынку «Дондэмун», мне казалось, что я попросту убью их мечту, если оставлю работу в РХ. Жизнь приготовила мне западню, из которой я не могла выбраться. Когда я закрывала магазин, ничего не продав, то думала, что эту муку надо закончить сегодня же, но на следующее утро принимала решение терпеть столько, сколько смогу.

Настал день зарплаты. Я решила, что до этого дня я дотерплю во что бы то ни стало, потому что, принеся в дом деньги, я смягчу удар, который, несомненно, потрясет мою семью. Мне не хотелось и пары дней работать в магазине, в котором, не говоря по-английски и потому не получив ни одного заказа за целый день, я просто караулила свое место и терпела осуждающие взгляды и ропот художников. Каждый раз, когда я вспоминала продавца Ли, от обиды у меня слезы наворачивались на глаза, потому что он знал английский хуже меня, но болтал без умолку, словно у него был не язык, а мельница. Это была моя тайная печаль. Мне было так грустно от предчувствия, что теперь и мне придется научиться этой тарабарщине. Каждый раз, когда я раньше слышала продавца Ли, мне казалось, что все мое тело покрывалось гусиной кожей. Я получала зарплату, а художники получали деньги, в зависимости от объема нарисованного, раз в неделю — после полного перерасчета. В мои обязанности входило равномерное распределение поступивших заказов между художниками. Я должна была раз в неделю заносить в офис ежедневную выручку, получать деньги, пересчитанные по текущему валютному курсу, и вручать художникам столько, сколько они наработали. Несмотря на то что уже несколько дней не было выручки и заказов, оставалась еще зарплата, которую я могла получить, но когда пересохнет колодец, в который не поступает вода, — лишь вопрос времени.

Ропот художников, слышавшийся за спиной, давил на меня буквально физически. Я чувствовала, что на моих плечах сидит не только моя семья, но еще и художники. Даже когда я спала, тяжесть давила на меня, и я мучилась кошмарами. Для того чтобы получить свою зарплату, я не могла сократить их еженедельные выплаты. Дрожа от страха, боясь потерять священный и неприкосновенный источник денег на существование, я морально готовилась встать перед художниками на колени.