Действительность. Том 2

Можем ли мы быть судьями? – Да, можем. А как иначе? Именно мы и должны быть судьями. И именно в силу того, что «истинности самой в себе», – не существует, по-настоящему существует лишь наша оценка. Убей её, и ты убьёшь всё, чем живёт твой мир. В мире нет фундаментальных истин, принадлежащих самой действительности. И всё что мы, так или иначе, оцениваем, есть и всегда будет единственно существующей истинной. И совершенно неважно опровергнет её кто-нибудь когда-нибудь, или нет. Важно только то, что сейчас и здесь. А то, что завтра и где-то, будет важно для иного времени, иного места и иных наблюдателей. Весь наш мир когда-нибудь будет перевёрнут и опровергнут.

Бытовое различие в оценке, имеет банальные корни соответствия и соразмерности, то есть питает свои умозаключения из этого соответствия и соразмерности. Многие умные головы, к примеру, выслушивая отзывы критиков, или смотря телевизионные передачи аналитического характера, удивляются, как это они там с такой лёгкостью называют гениальным то, что мелко и просто, что не выходит за рамки даже бытовой осознанности? И даже касаясь простых аффектов нашей воли, они недоумевают, как люди могут получать удовольствие от такой пошлости, смеяться от такой глупости, и плакать от такой мелочи. Ведь по их разумению эти декларирующие свой взгляд на вещи так называемые «гении», на самом деле, достойны жалости граничащей с презрением. Но лишь набравшись истинной мудрости, эти «головы» начинают завидовать этим «презренным», завистью дряхлого старика, получившего мудрость, взамен детской наивности, и в силу этого, потерявшего всякую возможность получать удовлетворение от простых вещей, от простой осознанности мироздания. И им действительно можно позавидовать, ибо они, благодаря своему плоскому познанию, в большинстве своём, живут вполне счастливой жизнью.

Бывает конечно, что кто-то из этих «плоских голов», уже не получая того удовлетворения, начнёт углубляться в своём познании мира, всё больше приближая «корабль своей осознанности», к потере остойчивости, когда всё в нём, вдруг переворачивается, и он видит подводный мир, осознавая во всей глубине, что теперь имеет вместо одного, – два мира. И, соответственно, теперь обладает как двумя большими радостями, так и двумя большими печалями. Но большинство так и останется на поверхности, получая удовольствие до конца своих дней, от мелких аффектов собственного относительно скудного спящего в своих пенатах разума. И только редкие личности, превратив свой разум в «подводную лодку», углубятся так глубоко, что их сочтут безумцами. Но, в конце концов, по прошествии многих лет, их всё же назовут Гениями или даже Святыми. И не понимая их, будут всё же, чтить их. Чувствуя в глубине своей души ту могучую, рождённую в результате столкновения мощных стихий, силу.

Так будет всегда. Тот, кто стоит от нас на более грубой «низшей ступени» всегда будет считать наш вердикт в отношении мира, ненужным бредом. Те же, кто стоит на более утончённой «высшей ступени», будет считать его пошлым, слишком простым и низменным. «Верховный Абсолютный Гений», – так же невозможен, как не возможна «Верховная Абсолютная Истина». И как абсурдно искать в космосе «верх» и «низ», «центр» и «периферию», как только лишь условно, только лишь По-отношению, так невозможно обнаружение здесь и сейчас точки отсчёта, или вершины мироздания, как только лишь По-отношению.

Но всё же, мы должны, в рамках нашей осознанности, дать хоть какие-то более-менее твёрдые оценки самого явления таланта и гения. Иначе оно не найдёт своей существенности. В чём разница между талантливостью, и гениальностью? Только ли в градационном совершенстве, или относительной силе познания? И это не праздный вопрос. Ибо, с лёгкой руки критиков здесь всё и вся смешивается, и просто талантливого человека, часто называют «Гениальным». Банальная фраза: «Каждый человек в чём-то талантлив, гениальных же, – единицы», должна найти своё разрешение. Чертя параллели, с той же последовательностью можно сказать, что «пожаров» много, но по-настоящему «грандиозные взрывы» – крайне редки. (Чувствуете, и здесь игру разумения, разрешаемую только в его относительной субъектарности).