Действительность. Том 3

Но если бы так было на самом деле, если бы масса и плотность были бы сами по себе сущностно-действительными, то сам мир должен был бы иметь свою фундаментальную существенность, – изначальную абсолютную массу и плотность, как некую точку отсчёта. – Массу и плотность не по отношению к нам, не в наших относительных оценках, но в себе, – последнюю, окончательно истинную. А это непременно уничтожило бы мир действительности, как и в случае с формой, и с движением самом по себе. В том то и дело, что не масса и плотность вещества порождают и определяют внутреннее напряжение, но именно внутреннее напряжение сил гравитации и антигравитации, (которые в своей существенности нам не доступны, ибо не существуют для нас друг без друга, и представляют собой то же самое, что и объект и субъект для познания, которые так же не существуют друг без друга, лишь как только по отношению), определяет внутренние скорости, соотношения центробежных и центростремительных сил, как отношение пространства к времени, и времени к пространству. И именно противостояние этих «аструктивных сил», создают в нашем представлении и воображении всякую массу и плотность. Они в своём противостоянии объективируются в объект, благодаря некоей соразмерности внутренних скоростей, и определённого упорядочивания в торможении и разгоне. И далее, уже в своей целокупности, предстают пред нашим взором, как «статическое тело». И теперь уже соотносятся нашим разумением с собственными внутренними скоростями, и формами динамики.

Здесь таится та грань, в которой степень нарушения абсолютной гармонии этих сил, определяет всю природу внешней действительности для нас, со всеми её формами и массами, в критериях, отпущенных нам нашей природой, в соотношении и соответствии с нашей собственной внутренней существенностью. То есть по отношению к нашей массивности и плотности, в рамках динамики нашего разумения. Объективирование пустоты в нечто существенное, возникновение плотности и массивности, как и всякой формы, есть такой же продукт соотношения пространства и времени, в критериях, определяемых нашим разумом величин, на собственной шкале соразмерностей этих величин. Мы сами создаём эту шкалу, на которой всегда находимся условно посредине, (если это время), и условно в центре, (если это пространство). Озирая своим взором периферии и перспективы, мы делаем относительные оценки, и выстраиваем отношения всего – ко всему, отделяем и присоединяем, целокупируем и синтезируем, то есть строим мир реальной действительности. И здесь не подлежит никакому сомнению, что Мир действительности, со всей его плотностью и массивностью, в сути своей есть лишь чистое отношение. То, что образуется в результате соотношения внутренней и внешней динамики, в соответствиях субъекта и объекта, как единственно возможного алгоритма категорий для существования не только формы, но и массы и плотности, при всей трансцендентности последних, как основанных на опыте не столько эмпирическом, сколько трансцендентальном. Ибо масса и плотность в отличие от формы, всегда скрыта от нашего взора, и представляет собой нечто внутреннее, нечто экзистенциальное, – то, что не определяемо на глаз, а лишь подозреваемо. И только трансцендентальный опыт даёт представление на этом поприще, да и то лишь условное.

Амбивалентность мироздания

Та «безумная мысль», коей я перманентно касаюсь в своих произведениях, мысль хоть и не новая, но в новой небывалой до сих пор интерпретации, мысль, которая стала впоследствии одной из консолей, неким краеугольным камнем моей философии, мысль, с одной стороны, высвечивающая самые тёмные стороны нашей действительности, с другой – загоняющая эту самую действительность в тупик, в некий загон для «блуждающего стада», имеет на самом деле огромное значение для понимания нашей жизни, для осмысления действительности, и главное, для начертания некоего эскиза для нового небывалого фундамента мироздания, в котором вся перевёрнутая до сих пор вверх ногами картина мира, возвращается на своё место. Иллюзорность, генетически обоснованная иллюзорность нашей жизни, находит здесь своего антипода, и свою же опору и подложку, для того пути, что перекрёстком перегораживает архаическую и мифологическую феноменологию прежних веков, всего научного и философского бастиона.