Действующие лица (сборник)

«Как дурно ощущать себя бездарным,
Раздаренным, дрянным, дыроголовым,
Торчащим среди дня столбом фонарным,
Свободным от ветвей стволом еловым,
В то время как ровесник беднолобый,
По случаю заклавший душу бесам,
Плодонося мохнатою утробой,
Никак себя не чувствует балбесом.
И нам бы, впрочем, тоже упроститься:
Нелепо рыщем, попусту обрящем.
Пущай ему в грядущем не простится,
Зато он не постится в настоящем», —
Так думал пожилой и не повеса,
И не летя в пыли, а сидя в кресле.
И снова померещилось про беса,
Почудилось и дрогнуло: «А если…»
И свет померк, и завоняло серой,
И просквозило сыростью и смрадом,
И появился некто в тройке серой,
Пропел: «Привет!» – и поместился рядом.
Анфас похожий на артиста Гафта,
А в профиль на античную старуху,
Сказал он: «Ваши авиа и авто
Мешают в явь перемещаться духу».
Он сотворил бифштекс и кружку ртути,
Поужинал, рыгнул и начал снова:
«Ну что ж, давай доищемся до сути,
Авось, да и поладим, право слово».
Поэт молчал. Свело воображенье.
В аорте сулема, во лбу мочало.
«И грудь болит, и головокруженье», —
Подумал он взаймы, и полегчало.
Зажёг свечу, поковырялся в воске,
Сказал: «Ну что ж», – и начал слушать беса.
«Души твоей линялые обноски
Для нас не представляли интереса.
Стихи твои – то жалоба, то поза —
Никак не оборачивались кушем.
И вдруг произошла метаморфоза:
Ты получаешь доступ к юным душам…»
Поэт ни слова. Незнакомец в сером
Прокашлялся, и вновь запахло серой…
«Ты стал их заряжать своим примером,
Догматом отрицанья, желчной верой.
К развязным виршам, непотребным пьесам
Склонял их, оголтелых, одичалых.
Так стал ты бесом, правда, мелким бесом,
К тому же на общественных началах.
И чудно. Наше ведомство глядело,
Как бы тебя не зацепили часом.
Но ты решил оставить это дело,
В издательства пойти, пробиться к кассам.
Ты стал своим в сомнительных конторах,
Стал воспевать поля, капели, шпили,
Завидовать ровесникам, которых
Мы чуть не оптом всех перекупили.
И вот я здесь – вернуть тебя на место.
Ну кто ты есть? Полишинель, ковёрный.
Твой идеал – минутная фиеста,
А мы тебе сулим нерукотворный…»
И гость умолк. Достал табак, огниво,
Сам закурил и угостил поэта.
«Свеча горела на столе», – лениво
Сказал поэт взаймы. А тот на это
Прибавил: «Я вам не грожу, любезный,
Чего уж больше – мы вас именуем.
Но бездна есть. И ужас перед бездной
Неодолим, поверьте, неминуем», —
И был таков. Поэт слегка размялся,
Открыл окно, придвинул книгу Стерна,
Прочел абзац-другой и рассмеялся,
Расхохотался – вот что характерно.

Феномен